Порог греха - Юрий Францевич Курц

Это место станет любимым для отдыха.

Угнездившись, Алесь составил распорядок дня: подниматься с восходом солнца, укладываться в полночь. В любую погоду бегать по пересечённой местности не менее десяти километров. Купаться в холодной воде. Два раза в неделю стрелять по мишеням из имеющегося у него оружия. Метать нож, топор, острозубые диски, бросать аркан, прицельно хлестать казачьей нагайкой и кунчаками.

В ясную и тихую осеннюю погоду Алесь неторопко гулял по тайге, вслушиваясь и всматриваясь в её потаённую жизнь. Где-то на высоченных вершинах золотокорых сосен каркали вороны. Попискивали в кустах невидимые пичуги. В буйно рвущемся к небу подлеске шелестела от передвижения мелких таёжных обитателей сухая трава. Свежий аромат молодой зелёной поросли смешивался с влажным и терпким духом сопревшей от старости растительности и холодил грудь.

Подолгу Алесь стоял возле того места, где он отдыхал с Дэги, когда они миновали болото. Ждал: а вдруг она появится из этой зелёной мглы?

Облазив Буркачан вдоль и поперёк, Алесь составил его карту. Остров представлял собой гористую местность километров в пятнадцать в длину и семь в ширину. Со всех сторон его окружали непроходимые для непосвящённого человека болота. Но для таёжного зверья открывались потаённые тропы. На Буркачан приходили разные дикие животные-матери, чтобы дать жизнь новому потомству. Хищники никогда не трогали их здесь.

В этой особой зоне тайги Алеся осенила восторженная мысль: ему не надо думать о завтрашнем дне, мучаться, каким он будет, что принесёт с собой, какие тягостные заботы обрушит на плечи. Ему не надо ждать и бояться завтрашнего дня. Он наступит, как и положено, после восхода солнца. И совсем не существенно, будет ли это солнце открыто ласкать землю лучами или спрячется в облаках, а облака соберутся в тучу и уронят ливневые струи воды. Он, Алесь, примет это как должное, без городского нытья и проклятья.

Ему не надо томиться в ожидании. Он существует только в блаженстве настоящего: сегодняшнего, ежечасного, ежеминутного. А оно – в просторном небе над головой, в духмяном ветре, в глубоком вздохе свежего воздуха, когда вдруг ощущается широта груди и взвод на полёт души в неведомое и счастливое пространство. Здесь, в глубине тайги, исчезал страх быть гонимым, отверженным, униженным, обманутым и убитым. Из глубины изувеченного цивилизацией сознания воздымалось понимание уникальности человеческой личности; просветлялось чувство, объединяющее душу и тело в том соответствии, какое и предполагалось Творцом.

Дождливые и солнечные дни сменяли друг друга с удивительной очерёдностью, поэтому растительному миру вдоволь хватало и влаги, и тепла. Он благоухал!

Пасмурная погода угнетающе действовала на Алеся, особенно в дни, когда он не работал физически. Дождевые ли, снеговые ли тучи, медленно наползающие из-за горизонта, словно скребли его по сердцу свисающими серыми космами. Обострялось чувство одиночества и заброшенности в этом диком грозовом мире.

В плаксивое время природы он часто топил баню, которую оборудовал недалеко от входа в пещеру с прицелом на зиму, и парился долго – до пяти часов кряду. Он до детского восторга любил эту стихию воды и огня. Особенно то мгновение, когда зардеет каменка, сухой жар охватит тело и упадёт на раскалённые камни ковш старого хлебного кваса. Ахнет удивлённая таким оборотом дела печь, и выдаст облако горьковатого пара, и он ударит хмелем в лицо. За веник браться ещё рано. На полке разостлано сено из разнотравья, подвяленного под палаточным навесом. Присев на полу, Алесь ещё и ещё кидает в алый цвет каменки новые порции кваса, пока густеющее, всепроникающее облако пара не увлажнит подстилку и не запахнет в бане летом перед июльской грозой. Тогда он ложится на полку на спину и широким, словно опахало, берёзовым веником нагоняет на себя ароматный воздух, ощущая неземное, ни с чем не сравнимое блаженство. Притупился порыв первого отдохновения – второе рождает веник, нежно обхаживающий тело от ног и до самого лица. С усилением, до лёгкого онемения членов. Это сигнал! Алесь выливает на себя ведро студёной воды и снова окунается в хмельной жар лета. Это третья стадия блаженства. И она повторяется трижды. И затем – отдых в предбаннике на матрасе и подушке, набитых сеном из разнотравья, и горячий чай с настойкой трав, и лёгкая, скользящая по поверхности мысли дрёма, – четвёртая, самая блаженная стадия, когда кажется, что сам Создатель поглаживает тебя невесомой дланью и нашёптывает слова, слышимые только сердцем.

Лиственные деревья уже полностью уронили свой убор. Тайга отчуждённо замерла в ожидании увейных снегов и крутых морозов. Первый долговременный снег явился к вечеру. Вначале он робко порхал отдельными снежинками с плотно прикрывавших небо облаков. Густел час от часу. И тихим потоком обрушился на землю. Поначалу тайга и горы проглядывались сквозь этот пух неба словно в сумерках, а затем пропали в сплошном белом мраке. Воздух был в движении, но вокруг не слышалось ни звука.

Алесь никогда ранее не ощущал такой пьянящей свежести и такой поразительной тишины. Но вместе с непогодой в тёплое уютное жилище нагрянула нежданная гостья – тоска одиночества. Снова захотелось в город, к людской суете. Часами он играл на аккордеоне. Это отвлекало. Пытался вырезать из осиновых чурочек фигурки зверей. И это отвлекало. Рисовал окрестный пейзаж. И это отвлекало.

В это ноябрьское утро Алесь проснулся с чувством тревоги. Ему приснилась река с густой и бордовой, как кровь, водой. Над нею вздымался золотисто-розовый туман. По берегу шли мама и Павлинка. У них были строгие, как на иконах святых, лица. Алесь звал их, но они не обращали внимания. Свернули в реку, и только когда забрели в неё по самую грудь, оглянулись и скрылись в красной пене. С двух сторон за ними потянулись вереницы людей в белых одеждах. Сон повторился дважды. Алесь воспринял это как знак: и чужая, и своя боль требовали отмщения.

Вечером Алесь опробовал двигатель вертолёта – он работал отменно! Вылетев во второй половине ночи с необходимым снаряжением, он к рассвету приземлился возле железнодорожной станции, располагавшейся в двадцати километрах от Лесогорска. На скалистом берегу затянутой льдом реки спрятал в припорошенных снегом камнях автомат, боеприпасы, взрывчатку и гранаты; макарыч взял с собой. На электричке приехал в город. В лесном микрорайоне, пораспрашивав местных жителей, снял комнатку в домике на окраине.

Домик был весь в зарослях двухметровых молодых сосёнок – в него можно было незаметно пройти с любой стороны. Жила в нём старая и больная учительница-пенсионерка.

Алесь представился столичным журналистом, инкогнито прибывшим из Москвы для сбора материалов о провинциальной жизни: шумная столица осточертела, и