Простая милость - Уильям Кент Крюгер

— Она говорила, кто отец?

— Мне — никогда.

— У тебя есть предположения?

— Нет, сэр, никаких.

— По ночам она тайком выбиралась на свидания с кем-то, но ты не знаешь, с кем?

— Не знаю, честное слово. Ариэль умела быть скрытной, когда хотела. Мне нравилась эта черта. Она умела хранить тайны — и собственные, и те, что ей поверяли. Наверное, вы назовете это честностью. Мистер Драм, вы никому не расскажете то, что я рассказал вам?

— Никому, Карл.

— Я не знаю, что делать, если люди узнают. Я открылся вам лишь потому, что у вас есть честность, как у Ариэли, а я не хотел, чтобы вы по-прежнему думали, будто я причастен к тому, что с ней произошло. Мне не хватает ее, мистер Драм. Ужасно не хватает.

— Нам всем не хватает.

Дверь в подвал открылась, и я подумал, что вернулся Гас, поэтому, испугавшись, что он поднимет шум и выдаст нас, я быстренько запихал тряпки обратно в вентиляционный канал. Мы с Джейком обернулись и к своему удивлению увидели, что это не Гас, а Дойл. Он был одет в полицейскую униформу. Увидев, где мы стоим, он сразу обо всем догадался.

— Я ищу Гаса, — сказал он.

— Его здесь нет, — ответил я.

Дойл неторопливо направился в нашу сторону.

— Я видел на парковке "триумф" Карла Брандта. Он беседует с вашим папой?

— Да, — ответил я.

— Они закончили?

— Почти.

— Много интересного услышали, ребята?

Дойл подошел еще ближе, и Джейк на шаг отступил.

— Мне расскажете?

Я знал: отец никогда не поделился бы с нами тем, что мы только что услышали. Пристально поглядев на меня, Дойл развернулся к Джейку.

— Скажи мне, Джейки, он сознался, что убил твою сестру?

Джейк наморщил лицо, но было непонятно: он пытается придержать язык или, наоборот, развязать его?

Дойл наклонился к Джейку так близко, что их лица разделяло расстояние не большее, чем палочка от мороженого.

— Ну что? Сознался?

Губы Джейка затряслись, кулаки сжались, и наконец он выпалил:

— Он не у-у-убийца. Он го-го-гомик, что бы это ни значило.

Глаза Дойла округлились от удивления, и он выпрямился.

— Гомик?! — воскликнул он. — Джейки, сейчас ты мне кое-что расскажешь.

Тем вечером я лежал в постели, озадаченный, как никогда. Слишком многое произошло в тот день — ссора между Джулией Брандт и моей матерью, уход матери из дома, поразительное признание Карла Брандта, допрос, который учинил нам с Джейком Дойл и в конечном итоге выведал все, что мы слышали… Я чувствовал себя совершенно выжатым. А еще в тот день случилось кое-что гораздо худшее, из-за чего мне сделалось совсем паршиво: на краткое время я позабыл об Ариэли и почувствовал себя счастливым. Господи, Ариэль умерла всего неделю назад, она даже не похоронена, а я позабыл о ней! Моя скорбь прервалась ненадолго, только когда мы гостили у Джинджер Френч, готовили ужин вместе с Гасом, а потом, сидя за столом, ели, разговаривали и смеялись. Ее смерть снова вспомнилась мне в то мгновение, когда Карл Брандт с трагическим лицом появился у боковой двери. Однако я чувствовал себя предателем, худшим из братьев, какой только мог быть у Ариэль.

— Фрэнк? — тихо окликнул меня Джейк.

— Да?

— Я тут подумал.

— О чем?

— О Карле? О том, что он гомик, и все такое.

Это слово Дойл повторил не единожды, когда донимал нас расспросами, и каждый раз казалось, что он забивает гвоздь.

— Не повторяй этого слова, — сказал я. — Если хочешь об этом говорить, говори "гомосексуалист".

Это определение мать иногда употребляла, когда говорила о художниках. В ее устах оно никогда не приобретало уничижительной окраски, и я знал, что ей нет никакого дела до чужих слабостей подобного рода. Но мы с приятелями слово "гомик" употребляли исключительно в качестве издевки.

Джейк притих, и я сказал:

— Извини, продолжай.

— Он боится, что люди будут над ним смеяться, — сказал Джейк, — и поэтому никому об этом не рассказывает.

— Ну и что?

— Я не люблю говорить с людьми, потому что боюсь, что начну заикаться, а они станут смеяться надо мной. Иногда я чувствую себя каким-то выродком.

Я перевернулся на бок и посмотрел в сторону его кровати. В туалете горела лампочка, ее свет через коридор проникал в нашу комнату, но позволял разглядеть только серый силуэт моего брата под одеялом. Я вспомнил, сколько грязи выливали на него другие ребята в моем присутствии, и понял, что это лишь небольшая часть грязи, которая вылилась на него за долгие годы из-за того, в чем он не был виноват и с чем ничего не мог поделать. И я почувствовал себя еще более дрянным братом и вообще дрянным человеком, который только и делает, что подводит своих близких.

— Ты не выродок, — твердо сказал я.

— А Карл?

Я задумался и решил: если у каждого человека есть своя особенность, то особенность Карла ничем не хуже, чем чья-либо еще.

— Нет, — ответил я.

— Как ты думаешь, он рассказал правду про себя и Ариэль?

— Да.

Последовало долгое молчание. Не знаю, о чем думал Джейк. Сам я думал, что отчаянно хотел бы стать лучше, чем сейчас. Наконец я услышал, как Джейк зевнул, повернулся к стенке и сказал:

— И я так думаю.

32

Прощание с Ариэлью было назначено на пятницу. Отец хотел, чтобы мы выглядели прилично и дал нам с Джейком денег на стрижку. После завтрака мы пошли в парикмахерскую, а он поехал к дедушке, чтобы поговорить с матерью. Я понятия не имел, что он собирается ей сказать, но предполагал, что речь пойдет о Карле Брандте. Возможно, он попытается убедить ее вернуться домой. Не уверен, что мне этого хотелось. Без нее дом стал совсем другим местом, отнюдь не самым плохим.

Утро было