Простая милость - Уильям Кент Крюгер

и набрала номер.

— Папа, — сказала она. — Это Рут. Могу ли я на какое-то время остаться у тебя и Лиз? Нет, ненадолго… на какое-то время. Нет, папа, все нормально. И еще — хорошо бы за мной заехать, чем скорее, тем лучше.

Она повесила трубку, и в гостиной наступила тишина.

30

Мать прихватила с собой небольшой чемодан с вещами. После телефонного звонка отец не пытался обсуждать с ней ее решение. Он предложил донести ее чемодан, но она отказалась и сама дотащила его до дедушкиной машины. Отец и дед обменялись рукопожатием, а потом смущенно наблюдали, как мать устраивалась в большом "бьюике".

Мы с Джейком стояли на веранде. Когда мать уехала, отец взглянул на нас недоуменно и как-то потерянно. Наконец он пожал плечами.

— Наверное, ребята, ей нужно побыть одной. Слишком тяжело ей приходится.

"Черт побери, да нам всем тяжело приходится", — подумал я, но смолчал.

— Я буду у себя в кабинете, — сказал отец и медленно, безучастно побрел в сторону церкви, какой-то неуверенной походкой — словно человек, сбившийся с пути.

Джейк лениво привалился к столбу, подпирающему крышу веранды.

— Что теперь будем делать?

— Разыщем Гаса.

День был жаркий, а время еще раннее, поэтому я решил зайти в аптеку. Перед входом стоял "индиан-чиф". Мы вошли внутрь. Гаса нигде не было. Мистер Хальдерсон разговаривал с покупателем, но, завидев нас с Джейком, извинился и вышел из-за витрины. Как будто мы были какими-то особенными посетителями.

— Ну, ребята? — спросил он. — Чем могу быть полезен сегодня?

— Мы ищем Гаса, сэр, — ответил я.

— Он был здесь, но недавно ушел. Думаю, пошел подстричься. Слышал я, вчера у дома Брандтов поработали какие-то вандалы.

— Мы тоже слышали, — сказал я.

Он заговорщицки улыбнулся мне, совсем как Дойл прошлым вечером, и стало ясно: он не осуждает виновного, но и не сомневается, кто этот виновный. Неужели Дойл рассказал?

Я поблагодарил Хальдерсона за сведения о Гасе и вошел в соседнюю дверь. И правда, Гас, укрытый белой простыней, сидел в кресле, склонив голову, а мистер Баак водил электробритвой по его затылку. Парикмахер поднял взгляд и сказал:

— Заходите, ребята.

Мистер Баак стриг нас и нашего отца. Раз в месяц, в субботу утром, мы все вместе отправлялись в его парикмахерскую и осуществляли задуманное. Мне здесь нравилось — нравился запах масла для волос и одеколона, нравились бесчисленные комиксы и журналы иного рода, которые отец не разрешал нам читать. Мне нравилось, как люди встречаются здесь, разговаривают и шутят, и отлично друг с другом ладят, точно так же, как я и Джейк отлично ладим с нашими друзьями, когда мы играем в бейсбол, а потом сидим на траве и узнаем, что происходит в Нью-Бремене и — в меньшей степени — во всем остальном мире.

— Здорово, Фрэнки, Джейк, — ухмыльнулся Гас. В Гасе мне нравилось одно — он всегда был рад нам. — Чего вам?

— Мы хотели с тобой кое о чем поговорить.

— Хорошо, валяйте.

Я перевел взгляд с лица Гаса на лицо мистера Баака, Гас это заметил, все правильно понял и сказал:

— Вот что, ребята. Посидите-ка несколько минут да почитайте, а когда я закончу, поговорим, ладно?

Мы сели. Джейк взял комикс "Горячий паренек" — про маленького чертенка, который из-за своего горячего нрава всегда попадал в переделки. А я взял журнал под названием "Мужские занятия", на обложке которого был изображен мужчина в костюме для сафари, со здоровенным ружьем в руке, рядом — соблазнительная блондинка в коротенькой юбке защитного цвета и блузке с довольно глубоким вырезом, открывавшим изрядную долю ее прелестей и кусочек лифчика, а перед ними — чертовски голодный лев. Женщина была испугана. Мужчина выглядел хладнокровным и мужественным — совсем как я, если бы оказался в подобной ситуации. Я открыл статью, якобы основанную на действительном происшествии, — про человека, которого на Амазонке атаковали пауки-убийцы. Но прочел я немного, поскольку через пару минут Гас закончил и широким шагом вышел из парикмахерской. Мы с Джейком поспешно последовали за ним. На улице он повернулся к нам.

— Так о чем ты хотел поговорить?

— Мама ушла, — ответил я.

— Ушла? Ты о чем?

— Уехала к дедушке.

Гас провел рукой по только что подстриженным волосам.

— Как папа?

— Пошел к себе в кабинет, так что я не знаю.

— Хорошо, — задумчиво произнес Гас. — Хорошо. Хотите прокатимся, ребята?

Разумеется, мы хотели.

Гас закинул ногу на мотоцикл. Я пристроился на сидении позади него, а Джейк разместился в коляске. Мы добрались до церкви за несколько минут. Гас припарковался и кивнул в сторону нашего дома.

— Вы, ребята, идите и съешьте чего-нибудь, а я скоро вернусь.

Он направился в церковь, а мы — домой.

Мы приготовили себе сэндвичи с арахисовой пастой и желе и съели их на кухне с картофельными чипсами и вишневым "кулэйдом". Потом отправились в гостиную смотреть телевизор. Я думал, что после ухода матери комната не будет навевать такую безысходность, но дышать этим темным воздухом, пропитанным застаревшей сигаретной вонью, было все равно, что дышать смертью. Предаваясь печали, мать запрещала раздвигать шторы. И мой отец, и Эмиль Брацдт пытались ее вразумить, но она упрямилась и даже злилась. Честно говоря, летом, в самую жару мы часто задергивали шторы, но желание моей матери сидеть в темноте не имело с этим ничего общего. Джейк плюхнулся на диван и включил телевизор. Я подошел к южному окну и сорвал сначала одну занавеску, потом другую — июльские солнечные блики отпрыгнули от пола и разлетелись по стене. Джейк вскочил и ошеломленно взглянул на меня — как будто я нарушил одну из двенадцати заповедей — а потом, поняв, какую свободу мы внезапно обрели, подбежал к восточному окну и тоже сорвал шторы. В комнату не просто ворвался солнечный свет. Вся она немедленно наполнилась летним благоуханием. Я словно бы чувствовал, как пахнут маргаритки на лужайке за нашим домом, свежевыстиранные простыни, которые Эдна Суини развесила на бельевой веревке,