Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В годы нового порядка хунта убивала людей тысячами, а пытала десятками тысяч.
Такова была цена белых перчаток и бесплатного молока для больных бегемотиков.
Наше детство
Воспитание, как и дрессура, требует ограничителей. Что можно, чего нельзя, за что в глазик поцелую, за что ноги вырву. Советская система, знавшая толк в контроле, вырастила миллионы отличных граждан, которые ее и похоронили. Сегодня детство длится до тридцати лет — капризное, защищенное от любого ветерка, неспособное к действию. Девочки, желая нравиться, хотя бы озабочиваются попой — мальчики рыхлеют телом, мозгом и потребностями.
Школа личности проиграла косным Советам по всем фронтам.
Карантинным летом-2020 сон московского двора прорезал клич горна:
«Взвейтесь кострами, синие ночи!»
Принцы и нищие
«Сто дней после детства», 1975. Реж. Сергей Соловьев
Анафему лагерям без вариантов поют люди, все лето проведшие на бабушкиной даче.
Об общинном житии они не в состоянии вообразить ничего, кроме маршировки.
Им ее в киножурналах показывали.
А они все страшно свободные и независимые люди, что не ходят под седлом. Аж неудобно.
Меж тем, для людей, которым по известным историческим причинам не свезло с бабушками, пионерское лето было первым опытом социализации с минимумом организационной дурнины и волей, какая не снилась счастливчикам из полных семей.
Лагерь — это иглы, папоротники и ежик у забора.
Солнечные нити через деревья.
Сибарит-вожатый в пиратском венке на один глаз, в которого поголовно влюблены девчачьи спальни.
Книжка в тихий час — необязательно хорошая. Можно какую-нибудь «Наш колхоз стоит на горке» или «Девять жизней храброго ингуша».
Подъем и спуск флага, который не след оставлять на ночь без присмотра. Первые вещи, к которым надо относиться серьезно. Например, не вязать галстук на голую шею, а только под воротник. Нипочему. Нельзя, и все.
Штабель скамеек в клубе на танцах. Первые пары «на пионерском расстоянии». Завидки старшаку, обжимающемуся всерьез.
Шалавые девки в джинсовках внакид, орущие, как
Дельфины в ураган, в ураган, в ураган Уплывают в океан, в океан, в океан, Лишь один из них отстал, шалулалу-ла, Лишь один в беду попал, о-йе-йе-йе, йе!Они же, насквозь зареванные на «Белом Биме».
Холодная война первой и второй палат — везде, всегда, в любом возрасте. У девиц — третьей и четвертой.
Ежедневная наука распознавания своих и чужих, правды и позы, дурного и доброго.
Девчачьи песенники с опросником, «что такое любовь» и «как вы относитесь к Высоцкому» (любовь, как всем известно, глубокая река, в которой тонут два дурака).
Чемоданная комната с запахом преющих гостинцев.
Пинг-понг «на победка».
Черные сухари в сушилке.
Кружки «соломка», «выжигание», «макраме». Снобизм умельцев что-то делать руками.
Вожатский концерт с танцем маленьких лебедей в исполнении четырех мужиков. Продолжительная массовая истерика, переходящая в икоту. Чистая, незамутненная радость подросткового идиотизма.
Рубахи узлом на пузе.
Показная дружба в обнимку.
Антонов из динамиков.
Множество подростковой безвкусицы, которую следует неведомым локатором распознать в детстве и, устыдившись, преодолеть в юности.
Первый самостоятельный мир, в который Соловьев добавил щепоть усадебных радостей. Купален, беседок, мокрых после дождя досок веранды и клевера в банке.
Пафоса наследия поместной культуры по прямой.
Какая маршировка, о чем вы.
Папа у Васи силен в математике
«Ералаш»
За годы детский юмористический киножурнал стал частью культурного кода — пережив и ролевой образец, взрослый «Фитиль», и советский строй, и патерналистскую модель отношений взрослых с детьми. Будучи живой стенгазетой — оказался долговечнее стенгазет. В роли потешного назидания — живучее эпохи назиданий. Как торт «Прага», лагерь «Артек» и праздник Первомай, он успешно прошел ребрендинг и стал осколком новособранного русского пазла. Скажут: не тот сейчас «Ералаш». Так и «Артек» не тот, и Первомай — а марка все равно продается, находя устойчивый спрос, интерес и централизованное финансирование в случае недобора средств.
Журнал «пробили» в верхах осенью 1974 года под рабочим названием «Фитилек»: все знали, что большой «Фитиль» патронирует Суслов, и рассчитывали на благоволение. Название «Ералаш», вопреки мифу, придумала дочь главного редактора Хмелика (детского драматурга), будущая сценаристка фильма «Маленькая Вера» и жена его режиссера Пичула, которого позже тоже подтянули снимать «Ералаш». В тот год они еще не были знакомы, так как учились в седьмых классах городов Москва и Жданов на расстоянии тысячи километров друг от друга — зато носили самые расхожие «ералашевские» имена Маша и Вася, что само по себе сближает.
Заставочную вопилку «Девчонки и мальчишки, а также их родители» сочинил Алексей Рыбников, именно в это время подвинувший патриарха Владимира Шаинского с пьедестала главного детского композитора: его мелодия к фильму «Усатый нянь» в одночасье стала маркером беззаботного детства, звуча в каждом пионерлагере, на каждой первосентябрьской линейке и в каждом втором выпуске «Ералаша».
Журнал квартировал на детской студии Горького, выходил с периодичностью четыре выпуска в год, по три двухминутных сюжета с мультипликационной заставкой каждый, и предварял детские сеансы в 15:00 по будням и утренние по выходным и каникулам. Зритель, перекормленный черно-белыми страшилками о том, что бывает с детьми, не соблюдающими правил дорожного
- Письма из деревни - Александр Энгельгардт - Русская классическая проза
- Несколько дней в роли редактора провинциальной газеты - Максим Горький - Русская классическая проза
- Братство, скрепленное кровью - Александр Фадеев - Русская классическая проза
- Лейси. Львёнок, который не вырос - Зульфия Талыбова - Русская классическая проза / Триллер / Ужасы и Мистика
- Сказ о том, как инвалид в аптеку ходил - Дмитрий Сенчаков - Русская классическая проза
- Что такое обломовщина? - Николай Добролюбов - Русская классическая проза
- Очерки и рассказы из старинного быта Польши - Евгений Карнович - Русская классическая проза
- Колкая малина. Книга третья - Валерий Горелов - Поэзия / Русская классическая проза
- Зеленые святки - Александр Амфитеатров - Русская классическая проза
- Будни тридцать седьмого года - Наум Коржавин - Русская классическая проза