Молодость - Савелий Леонов

Гранкин даже привстал на свои обрубки.

— За гриву не удержались, так на хвосте не усидят! — крикнул он насмешливо.

Степан продолжал:

— В такое время надо строить новую жизнь не вразнобой, а сообща. Наша сила — в единении. Непобедимость наша — в согласии и дружбе.

Степан взял со стола листки, густо заполненные строчками. Смелое лицо его озарилось.

— Многие из нас считали всегда подушный раздел земли высшим благом хлебороба. Но к чему, товарищи, ведет эта мера? К распылению деревни, к росту кулака. А вот послушайте, что говорит вождь пролетарской революции Ленин:

«Дележка хороша была только для начала. Она должна была показать, что земля отходит от помещиков, что она переходит к крестьянам. Но этого недостаточно. Выход только в общественной обработке земли».

Люди слушали, не спуская глаз с Жердева. Они поняли, что Степан вынашивал идею организации коммуны, вдохновленный мудрыми словами Ильича. Ленин думал о простом человеке, о его счастливом будущем. Не шелохнувшись, вникали они в каждое слово вождя. Читал Степан свободно, не торопясь. Делал паузы, чтобы люди глубже и прочнее усвоили ленинскую мысль. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь голосом докладчика. Чай давно остыл в недопитых стаканах. Самокрутки потухли.

На окнах таяли снежинки, стекая капельками вниз и отражая в себе холодное мерцание звезд. Во дворе пропел петух — бодрый вестник житейского благополучия. Степан читал:

«Советская власть решила отпустить в особый фонд 1 миллиард рублей для поднятия сельского хозяйства. Всем существующим и вновь создающимся коммунам будет оказываться денежная и техническая помощь». Собрание оживилось. Кто-то радостно хлопнул в ладоши, другие подхватили. Всем захотелось говорить.

Люди вставали, двигались. Перебивая друг друга, засыпали вопросами Степана. Где, когда, перед кем выступал Владимир Ильич с этой речью? Оказывается, Ленин говорил о коммуне совсем недавно с делегатами комитетов бедноты Московской области. Еще болели его раны, а он уже звал народ к новым победам.

— Аи да Степан, Тимофеевич, уважил! — заговорил дядя Кондрат. — Думалось мне, что ты дело затеваешь на «ура». Испробуем, дескать, иную житуху, может, посчастливится. Аи повернулось вона как! То есть по государственной линии наша коммуна идет! Сколько, слышь, денег-то отпущено?

— Миллиард! — подсказал старик Лукьян.

— Во! Миллиард! — Он решительно трепанул шапкой о стол. Утих. Двумя руками пригладил волосы, остриженные под горшок. Сказал: — Правильная нам дорога указана. Веди, Степан Тимофеевич, согласны!

На этом собрании Настю избрали председателем коммуны, а коммуну назвали «Заря».

Глава двадцать вторая…

Аринка слыла забиякой. Озорные песни ее взвивались по вечерам над Жердевкой, будоража парней и вызывая зависть у девчат: Говорили, что она окончательно «засушила» Ваську, старшего сына Алехи Нетудыхаты: черный, приземистый силач ходил за нею всюду, словно телок.

Однако никакого удовлетворения теперь от гулянок Аринка не испытывала. Она по-прежнему думала о Степане и Насте, о непостижимой их любви.

Ночами Аринка металась на постели, не зная покоя и облегчающего сердце сна. Частенько Афанасий Емельяныч слышал за стеной надрывные девичьи стоны.

Аринка в неистовстве клялась:

— Изведу их с Настькой, вот отвались мой язык! Ходила она в Феколкин овраг, где впервые зажглась ее безутешная страсть. Стоя по колено в снегу, вспоминала зеленые тропки и росистые межи, серебряный перезвон ручья и громкий стук перепелиного зареванья. Там, в благоухающих просторах лета, затерялось короткое Аринкино счастье, которого уже не вернешь.

День приезда Степана со своей семьей в Жердевку был для дочери Бритяка днем жестокой зависти и обиды.

А когда Вася Пятиалтынный позвал к Ефиму, спрятанному в омшанике, она пришла и сказала:

— Вижу, братец, угомонила тебя Настька. Всю любовь, поди, одним махом вышибла.

— Помолчи! — скривился Ефим, чувствуя физическую боль от этой грубой насмешки. — Не за тем кликал…

— Знаю, что не за тем. Только грош тебе цена, если не увезешь отсюда Настьку! Хоть зарежь потом, воля твоя, но увези! Докажи, что ты мужик, а не тля навозная!

Ефим, кусая губы, молча слушал сестру, предлагавшую различные способы разрушения Степановой семьи. Она бралась привести на помощь банду Фили Мясоедова, обещая при этом запалить деревню с четырех сторон. Бралась устроить встречу с Гагариным, которому служила со времени мятежа для связи и разведки.

— Иди к полковнику, он человек сильный! Забыл батину пословицу: «Под большим-то деревом и гриб вольготнее растет»? Действуй, цепляйся за толстый сук, не будь малохольным!

— К полковнику пойду, — согласился Ефим и стал собираться. — Хорошо ему было моей жизнью от пуль отмахиваться, теперь пусть по счету платит.

И он ушел, не сказав ни слова о Степане и его семье. Аринка всю ночь вздрагивала при каждом новом звуке. Она отлично знала брата, знала, что он пойдет на все, лишь бы погубить своего врага. Не попадая зуб на зуб от внутреннего холода, Аринка стояла на улице и прислушивалась к начавшемуся переполоху. Как и Настя, она не спала до утра…

Но утром, когда стали известны подробности ночного происшествия, Аринка снова закручинилась. Настя с детьми переехала в гагаринское имение и там, говорят, начала управлять всеми делами. Степан каждый день приезжал туда из города на рысаке. Жизнь пошла мимо, не замечая лютой Аринкиной тоски.

Однажды к Бритяку приволокся Вася Пятиалтынный. Поболтал с Афанасием Емельянычем о том, о сем, покрякал, жалуясь на одинокую жизнь. А уходя, шепнул встретившейся в сенях Аринке:

— Сват ко мне заехал… Ошибся, не в те ворота попал. Зайди, племянница, ежели не хочешь жениха упустить.

— Дальний? — спросила Аринка.

— Язык у него будто мельница, да все попусту вертится. Ничего толком не сказал. Хитрый. Велел тебя кликать.

Дождавшись вечера, Аринка отправилась к Пятиалтынному. За столом сидел бедно одетый старичок, шмыгая острым носом и озираясь какими-то молодыми настырными глазами. Увидев Аринку, входившую из сеней, он подмигнул ей и сказал хозяину:

— Погляди родной, не меняется ли погода?

— Ночь на дворе — вот и вся перемена, — проворчал Пятиалтынный, нехотя поднимаясь, — спать пора.

— Время одно, да люди разные… Кому — сон, кому надобно из дома вон!

Оставшись наедине с Аринкой, старичок захохотал.

— Кожухов… — удивилась Аринка. — Черт ряженый! Зачем тебя принесло?

— По твою душу!

Кожухов заглянул в окно, подбежал и прикрыл поплотнее дверь. Остроносое лицо его сделалось серьезным. Откинув полу зипуна, достал из кармана штанов большую пачку денег, перевязанную шпагатом, сунул ей в руки.

— Это для кого? — спросила Аринка.

— Передай Клепикову. Ты посещаешь тюрьму, как условлено?

— Была два раза.

— Добейся свидания с ним и скажи ему, что скоро предстоит встреча с друзьями. Ну, повтори!

— Скоро предстоит встреча с друзьями.

— Так. И поплачь для приличия, словно твое горе шире моря.

— Опять суд назначили?

— Похоже на то.

— И Гагарина будут судить вместе с Клепиковым?

— Как жили, так и придется доживать. Одной веревочкой связаны.

Аринка догадалась, что Кожухов прибыл к Васе Пятиалтынному по совету Ефима. Значит, брат находится в безопасном месте. Вероятнее всего, он укрылся у тех могущественных людей, которые до сих пор затягивают разбор дела Клепикова.

Сердце дрогнуло от радости, а мысли вернулись к Степану, и стала крепнуть Аринкина заветная мечта.

На другой день Аринка приехала в город. Она прошла возле окон уездного исполкома и слегка задержалась у парадного, надеясь хоть мельком увидеть Степана. Однако по лестнице сбегали и поднимались незнакомые люди, холодно и отчужденно поглядывая на закутанную в шаль девушку.

Между тем Степан сидел во втором этаже исполкома и принимал важного посетителя. К нему зашел грузный человек, только что выбравшийся из орловского поезда, — губернский юрист. Положив огромный, с бесчисленными застежками и ремнями портфель на стол, посетитель снял с облысевшей, увитой синими жилками, клинообразной головы каракулевую шапку-пирожок. Разлепил тонкие губы и выразил в чрезвычайно многословных и умных фразах свое удовольствие по случаю данного знакомства.

Потом обстоятельно изложил цель приезда. Как и опасался Степан, некие губернские органы весьма заинтересовались делом Клепикова, объединив его с делом Гагарина, и нашли необходимым перевести обоих преступников из уездной тюрьмы в губернскую.

— Их будет судить орловский военно-революционный трибунал, — заключил юрист.

Степан улыбнулся, скрывая внутреннее раздражение.