Молодость - Савелий Леонов

Но белое офицерство не вникало сейчас в истинные цели зарубежных покровителей. Все помыслы этих господ сосредоточились на борьбе с большевиками — разрушителями барского довольства и покоя. Даже осведомленный в «дипломатических» делах белых поручик Кружков без иронической улыбки рассматривал свежий расклеенный на стенах станции Тихорецкой плакат, где изображался рыжий янки с трубкой в зубах, тащивший за ниточки кукольные кораблики и пушечки, а подпись гласила: «Мои друзья русские! Я, американец, дам вам все нужное для победы».

Корниловцы искоса поглядывали на склонного к полноте полковника, в отличие от всех нацепившего золотые погоны. Перешептываясь, саркастически усмехались: новичок явно не мог уловить ритма времени, закис и казался старомодным.

— Теперь, господа, мы увидим немало перебежчиков, — громко сказал кто-то за спиной Гагарина. — Только в дальнейшем мы будем их просто расстреливать, чтобы не пахло большевизмом.

Гагарин круто повернулся. Перед ним стоял наглый сухопарый прапорщик в английском френче и забрызганных грязью обмотках. Прапорщика издали поощряла смехом группа офицеров во главе с холеным князем Емельницким — командиром бронепоезда «Три святителя».

— Кого вы называете перебежчиком? — весь побагровев, спросил Гагарин.

— Вас! — крикнул прапорщик с очевидным удовольствием, так как становился центром всеобщего внимания.

Гагарин сделал шаг вперед и, не помня себя от ярости, со страшной силой ударил нахала кулаком. Пьяный прапорщик растянулся на камнях перрона, будто подкошенный.

Тотчас вокруг зашумели, послышались возгласы укора и возмущения:

— Как он посмел бить?

— Кто ему позволил расправляться с офицером?

— Господа, заявите коменданту! Этого так оставлять нельзя!

— Кого ударил-то?

— Да начальника пешей разведки Тальникова!

— Не на того напал! Я бы ему послал в брюхо три золотника — и квиты!

— Тыловая крыса! С «товарищами» лаптем щи хлебал…

— К стенке его!

Гагарин озирался растерянно, ища поддержки, но видел лишь насупленные брови, злобные искры в глазах и слышал площадную брань по своему адресу. Кружков кидался во все стороны, пытаясь что-то объяснить, но его жалобное щебетание тонуло в хаосе других голосов.

Тем временем прапорщику Тальникову помогли встать, и он выплюнул сгустки крови.

— Как вы себя чувствуете, Жорж? — окликнул его князь Емельницкий. — Надеюсь быть вашим секундантом!

— Что за шум, господа? — донесся со стороны штабного поезда корниловцев мощный, чуть хриповатый бас.

И сразу наступила тишина. Все увидели приближающуюся к толпе огромную фигуру генерала в шинели нараспашку, в надвинутой на глаза новенькой фуражке с белой кокардой, в блеске золотых погон, на которые ветром относило концы его седых усов и подусников. Вероятно, командир полка наблюдал происшествие из окна своего салон-вагона и решил вмешаться лично, опасаясь скверного исхода.

Князь Емельницкий, подняв руку к козырьку, направился было с докладом, но генерал остановился против Гагарина и строго сказал:

— Полковник, следуйте за мной. А вас, господа, прошу разойтись по вагонам.

«Попал, что называется, в историю, — подумал Гагарин, шагая позади генерала по опустевшему перрону и сдерживая бессильный гнев. — И откуда черт принес этого Тальникова? Да не в Тальникове дело! — оборвал он себя. — Тальников — пешка, его подставили для провокации! Меня с первого дня возненавидели все, за исключением Кружкова. Они готовят мне верную пулю!»

Гагарин вспомнил свой разговор с командиром полка в день вступления в Добровольческую армию. На жирном лице седоусого генерала он заметил недоверие и вынужден был повторить имена офицеров, помогавших ему спастись от большевистской расправы и пересечь фронт. Но тогда Гагарин еще не понимал, что недоверием друг к другу пронизана Добровольческая армия снизу доверху. Чем же кончится эта история? Судом? Штрафной командой? Расстрелом? Куда и зачем ведет его командир.

У двери салона часовой выбросил винтовку по-ефрейторски на караул. Генерал поднял лицо к облачному небу, точно желая убедиться, не идет ли дождь, и быстро прошел в узкий коридор вагона, швырнув на руки вестового шинель. Гагарин вытянулся на почтительном расстоянии от письменного стола за которым уселся генерал.

— Прошу садиться, полковник, — пробасил генерал, и так как Гагарин продолжал стоять, волевым жестом указал на стул: — Садитесь! Я должен заявить вам, что вы настоящий офицер!

— Вы имеете в виду инцидент на перроне, ваше превосходительство?

— Нет, я имею в виду всю вашу биографию. Мне удалось получить подтверждение того, о чем вы прошлый раз говорили. Полковник Лауриц дал о вас лестный отзыв.

«Лауриц в Орле… и все же с ним налажена связь», — удивился Гагарин, стараясь точнее определить свое положение.

— Я назначаю вас командиром офицерской роты, — добавил генерал, расправляя усы и круглыми глазами пробегая какую-то бумагу на столе.

Глава двадцать пятая

Над зеленеющей степью, еще влажной от весеннего паводка, резвились жаворонки. Они поднялись в голубизну небес вместе с солнцем и висели там, заливаясь звонкой песней.

По дороге, обгоняя пехоту и пулеметные тачанки, в горячей вихревой пляске проносились столбы пыли, и конные ординарцы на галопе одевались в них, как в серые плащи. На вековых курганах маячили наблюдатели следя за извилистой линией окопов, черневшейся на окраине далекого села.

К Гагарину подскакал на рыжем дончаке молодой рябоватый казак в черной мохнатой папахе с белой косо пришитой лентой вместо кокарды. Махнул рукой, на которой болталась плетка:

— Командир приказал офицерской роте обойти село справа и отрезать красную пехоту!

— Хорошо, — сказал Гагарин, рассматривая в бинокль подступы к селу.

Обычно офицерская рота шла в резерве и бросалась в дело лишь тогда, когда захлебывалась атака полка. Генерал берег ее и гордился той лихой, беззаветной отвагой, какую проявляли эти вышколенные, обстрелянные господа с винтовками наперевес. Но сейчас задача была иная. Учитывая нарастающее сопротивление красных при вступлении Добровольческой армии в донецкие степи и желая как можно скорее прорваться к Луганску, генерал решил применить обходный маневр, чтобы вынудить противника сдаваться или панически отступать.

— Поручика Кружкова ко мне! — У Гагарина подрагивали толстые икры от нетерпения, пока его команда передавалась через всю колонну и маленький поручик бежал на носках по обочине дороги.

— Явился по вашему приказанию, господин полковник!

— Проверьте лично исправность пулеметов!

— Слушаюсь!

Гагарин подозвал к себе командиров взводов и отделений, объяснил задачу и приказал, чтобы люди сняли с себя все лишнее, а взяли по двести пятьдесят патронов. Офицеры откозыряли и разошлись к своим подразделениям. На подъехавшие подводы полетели скатки, фляги, разные сумки. Тут же расторопный ездовой сбрасывал на землю тяжелые цинковые ящики, офицеры вспарывали их штыками и рассовывали по карманам дополнительные пачки патронов.

Гагарин издали наблюдал за приготовлениями. Увидав одного офицера с кавалерийской винтовкой на ремне, он подозвал его кивком головы.

— Вы где находитесь, подпоручик? В строю или в обозе?

— Так точно, в строю!

— А почему винтовка без штыка? Извольте взять другую!

Он был строг с подчиненными, говорил мало и требовал безусловного повиновения. Офицеры корниловских походов тихонько брюзжали между собой, но уже никто не рисковал отвечать ему дерзостью, и даже прапорщик Тальников, пьяница и бретёр, опасливо сторонился при встрече.

В первых весенних боях с красными Гагарин действовал решительно и смело, управляя ротой без особой горячности, точно и в самом деле был рожден командовать армией. Как и все белые, он жил верой в близкую победу. Он знал, что для Советской России наступил критический момент.

Комбинированный удар Деникина с юга, Колчака с востока, Юденича с запада, при содействии английских, французских, греческих, польских войск и петлюровских наемников, должен был окончательно сломить и уничтожить молодую Республику. Антанта не жалела средств для организации этого сокрушительного удара. Силы белых превосходили советские войска почти вдвое.

Заметив в стороне от села небольшую возвышенность, Гагарин решил скрытно провести за нею роту и успеть подготовиться для броска к началу общей атаки полка. Действительно, обратный скат возвышенности спускался в глинистый овраг, тянувшийся почти к самым огородам села. Рота беглым шагом двинулась по дну оврага, не нарушая строя; только дозорные поглядывали через бугор.

Гагарин улыбнулся: «Сиволапое мужичье… Где им воевать! Оставили незащищенный фланг да еще с такими подступами!»