Молодость - Савелий Леонов
- Дата:25.05.2024
- Категория: Проза / Советская классическая проза
- Название: Молодость
- Автор: Савелий Леонов
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Савелий Родионович Леонов
МОЛОДОСТЬ
Светлой памяти юной дочери моей Юлии — посвящаю.
АвторОб авторе
Савелий Родионович Леонов родился 16 декабря 1904 года в деревне Березовец Зубковской волости, Ливенского уезда Орловской губернии, в семье бедного крестьянина. Будущему писателю пришлось с семилетнего возраста зарабатывать на хлеб. Он работал у кулаков, подпаском деревенского стада, на помещичьем поле, на заводе фруктовых вод, в аптеке, в пекарне. Тринадцатилетним мальчиком С. Леонов уходит добровольно на гражданскую войну и бьется с белыми бандами Мамонтова и Деникина.
После гражданской войны С. Леонов поступает на рабфак, затем в Ленинградский институт народного хозяйства имени Энгельса.
В годы учебы он посещает литературную группу «Резец». В ленинградских газетах и журналах появляются его первые рассказы, стихи. В 1930 году издается роман «Антрацит» — о шахтерах Кузбасса. Несколько позже выходит в свет книга очерков о горняках Грознефти «Горная кровь».
Перед Великой Отечественной войной С. Леонов собрал материал для большого многопланового романа «Молодость», но война помешала писателю завершить работу над книгой. Он уходит на фронт специальным корреспондентом армейской газеты. За это время были изданы сборники его рассказов «Фронтовые эпизоды», «Сердца отважных», «Патриоты», «За Родину».
После войны С. Леонов продолжает работу над романом. Первая часть «Молодости» печаталась в журнале «Звезда» в 1945 году… Позднее были опубликованы вторая и третья части романа,
«Молодость» — произведение, воскрешающее одну из героических страниц истории нашей Родины.
Вступление
На возах — тюки шерсти, шелка, бархата… Стянутые веревками, они грузно переваливались на ухабах.
Михал Михалыч Рукавицын, закутавшись в тулуп, привычно вдыхая морозный запах овчин, сена и конского пота, покачивался на передних розвальнях. Не оглядываясь, он по скрипу знал каждый воз, по быстроте шагов — каждую лошадь.
Уловив тончайший звон ослабевшей подковы, Рукавицын завязывал для памяти на вожжах узел: «В первой же встречной кузнице перековать Воронко».
Он сидел на увесистой, специально запаренной — чтобы гнулась, а не ломалась — дубине. Это была его спутница и подруга, не раз выручавшая из беды.
Трогая вожжой посеребренного инеем Гнедого, купец затягивал с притворным ухарством:
К-а-к у князя был слугою Ванька, ключник молодой…Но голос дрожал, слабый и неуверенный.
Михал Михалыч рассуждал вслух.
— Эй вы, гривастые, — обращался он к лошадям, — говорят, через наш город скоро проведут чугунку. Но-о, милые, не ленись… Отъездимся гужом, поменяем воз на паровоз..
Чем ниже опускалось солнце, тем беспокойнее посматривал Рукавицын по сторонам. Кругом лежала искристо-белая равнина. Ветер перегонял с места на место боровки снежной пыли. Справа, в полуверсте, тянулся синеватый перелесок.
Купец потужил, что не взял приказчика: «Все бы веселей…»
Но тут же отмахнулся. Один на один в поле с человеком—избави, господи. Ни свидетелей, ни заступников.
Кому, как не Михалу Михалычу, про то знать! Сам вышел из приказчиков.
Ежегодно совершал Рукавицын поездку за столичным товаром. Дождавшись санного пути, брал весь наличный капитал, крестился размашисто на восход и пропадал в дымных метелях большаков, проселочных дорог.
— Сшиб или прошиб, — говорил краснорядец.
И после каждого возвращения удваивал оборот.
В городе только купец первой гильдии Адамов еще тягался с ним. Остальные мельчали, перекупая товар из третьих рук.
А сейчас Михал Михалыч решил покончить и с Адамовым. Занял у него под недвижимость десять тысяч и вместо обычных четырех возов нагрузил шесть.
«Бить — так со всего плеча», — мысленно пообещал он своему конкуренту.
В сумерках показались крайние дворы Жердевки, завьюженной высокими козырьками сугробов. Лошади, чувствуя близкий постой, втягивали побелевшими от холода ноздрями запах жилья. Вскоре Гнедой торопкой иноходью свернул к знакомым воротам.
Навстречу кинулся Афонька Бритяк с двумя рослыми молодцами — старшим сыном Петраком и работником Тимохой.
— Куманек! Михал Михалыч! — завопил он в каком-то радостном испуге. — Пожалуй, родной, заходи в горницу! Чайку с морозца! Ребята, открывай ворота! Ставь воза под навес! Корму лошадям!
Ребята метались, распрягая потных лошадей, сдвигая в тесный ряд сани. Крякали на бегу, ловкие, деловитые.
Особенно выделялся Тимофей, сноровистый батрак сын покойного каменотеса Викулы. Ему нипочем были мороз, многопудовые тяжести, хозяйский окрик, что подхлестывал наподобие кнута. Тимофей работал, словно играл в какую-то занятную богатырскую игру, ничего не слыша, не замечая, и все убиралось на свое место, принимая покойный, домашний вид.
Рукавицын покосился на него. Жердевка издавна слыла отчаянной безземельной голытьбой. Вот таких собирал здесь в смутное время комаринский мужик Иван Болотников, готовясь к походу на боярскую Москву… С тех пор частенько доносили царю о крестьянах-дубинниках, «чинивших дерзости».
Последний бунт, вызванный реформой Александра Второго, прогремел на всю Россию. Мужиков усмиряли драгуны под командой князя Гагарина, имение которого находилось в пяти верстах от Жердевки. Каратели до смерти запороли крестьянского вожака Викулу, а жену и помощницу его Феклу, настигнутую за деревней, удавили в овраге. Десятки семейств бунтовщиков были выселены в Оренбургскую губернию, остальные жердевцы получили по восемьдесят ударов розгами.
— Ох, кум, душа изболелась! — признался Афонька, снижая голос. — Хотел уже ребят на дорогу высылать! Не случилось ли, думаю, чего? Разве на свете мало злодеев…
Купец взглянул на потемневшее небо, прислушался к гулявшей за околицей вьюге, и вздох облегчения вырвался из груди. Он слез с воза, переступил затекшими ногами и, поддерживаемый Бритяком, вошел в горницу.
Теплый дух от натопленной лежанки мягко охватил озябшие лицо и руки. Из святого угла милостиво смотрел, подняв для благословения три перста, спаситель.
В избе уже громыхали самоварной трубой, шипела на огромной жаровне яичница с ветчиной. Бритяк умел встретить уважаемого гостя.
Михал Михалыч осенил широким крестом темно-бурую заиндевелую бороду. Окинул испытующим взором бревенчатые стены, как бы убеждаясь в их прочности. И после некоторого раздумья дал себя раздеть.
Бритяк суетился, с опаской и благоговением прикасаясь к дорогому купеческому одеянию. Засматривал в глаза гостю, боясь малейшей тени недовольства, стараясь угадать самые тонкие и сокровенные желания.
— За возами присмотреть бы, Афанасий…
— Мой дворишко без дыр, помилуй, господи! Чай, не впервые заезжаешь. Отведай, кум, вишневой, собственного рукоделья настоечка!
Про краснорядца вся округа знала, что это на редкость хитрый, изворотливый делец.
«Обуется и разуется у любого во рту», — говорили о нем.
И Афонька с замиранием сердца думал:
«Сколько, небось, душ загубил… Сколько сирот по миру пустил, боже, твоя воля! — Из простых приказчиков — в первые люди… А потом — на Афон, грехи отмаливать!»
Ему представилось, как Рукавицын повезет в монастырь отменные подарки: палехские иконы, валдайский колокол с серебряным отливом — ангельский глас…
Бритяк вздохнул. Не понять было: осуждает он или завидует обилию купеческих грехов?
А Михал Михалыч пил. Он пил с причудой — из двух чашек. Не любил ждать, пока остывал чай. Угощал всех керченской селедкой, сдобными кренделями, медовыми пряниками. Самовар доливали из чугуна предусмотрительно заготовленным кипятком.
Криворотая Афонькина жена неловко отстраняла опорожнившуюся чашку, придвигая другую, полную до краев. Хозяин злобно косился на ее красные дрожащие руки и всякий раз, когда она обжигалась, чуть не роняя посудину, хрипел:
— У-у, раззиня… Черт!
Не мог Бритяк без ненависти и отвращения видеть свою жену. Когда-то, присватываясь к ней, он рассчитывал отхватить солидный куш. Ведь за криворотой было обещано ее братом Васей Пятиалтынным — зажиточным барышником — тысячное приданое. Афонька уже мысленно богател на даровые деньги… Но едва сыграли свадьбу, как надежда Бритяка рухнула: шурин обманул, не дав зятю ни гроша. И криворотая со дня замужества превратилась в доме Бритяка в бесправное и постылое существо — виновницу всех бед и несчастий.
Прошлогодний купеческий заезд в Жердевку совпал с рождением у Афоньки второго сына. Михал Михалыч выпил больше обыкновенного и, расчувствовавшись, согласился быть крестным.
- Слово о Родине (сборник) - Михаил Шолохов - Советская классическая проза
- Товарищ Кисляков(Три пары шёлковых чулков) - Пантелеймон Романов - Советская классическая проза
- Родина (сборник) - Константин Паустовский - Советская классическая проза
- Перехватчики - Лев Экономов - Советская классическая проза
- Жить и помнить - Иван Свистунов - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Том I - Юрий Фельзен - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Том II - Юрий Фельзен - Советская классическая проза
- Восход - Петр Замойский - Советская классическая проза
- Лицом к лицу - Александр Лебеденко - Советская классическая проза
- Земля зеленая - Андрей Упит - Советская классическая проза