За закрытыми дверями - Майя Гельфанд

– Летом здесь плавают рыбки, – уточнил Толик.

У Натальи перехватило дыхание от этого великолепия, а Леонид ревниво разглядывал роскошную дачу, пока довольный Толик, ничуть не скрывая гордости, водил их по своим владениям.

Шесть спален, пять уборных, столовая, лифт, терраса («Летом с нее запускали фейерверки», – сообщил хозяин), бассейн, танцплощадка… Но главное – это стены. Они были увешаны картинами, естественно, подлинниками, естественно, из частной коллекции хозяина. Дом представлял собой феерическое и одновременно чудовищное зрелище: роскошный, но безвкусный; напичканный шедеврами, но при этом удивительно бездарный. В многочисленных комнатах, оформленных, словно выставочные залы, стояли неуклюжие пухлые диваны с ужасной старомодной обивкой. На коврах, во множестве украшавших полы, были разбросаны монеты «на удачу». Все это стоило колоссальных денег. «А этот костюм подарил мне лично Ив Сен-Лоран, – рассказывал хозяин, подходя к манекену. – Платье соткано из пяти тысяч золотых крючков. Очень оригинальная работа». Даже если он врал, а скорее всего, так и было, этот никому не нужный костюм стоил целое состояние.

– Да-да, это Коровин, – продолжал хозяин, – а это – Серов. Раньше еще Петров-Водкин был. Но я его в карты проиграл, – печально добавил он.

Сам хозяин тоже производил странное впечатление. С одной стороны, в нем чувствовалась какая-то фантастическая одаренность, которая, впрочем, была в нем всегда. Но появилось что-то новое: в его развязной вихляющей походке, в его чуть капризной интонации, в каждом движении его головы, поросшей непослушными кудрями, в каждом жесте его коротких холеных рук присутствовало какое-то почти неуловимое нездоровое возбуждение, граничащее с истерией, глубокий душевный разлад. Наталья первой уловила это. Сама вечно страдающая от внутренних демонов, она не могла не заметить их в этом странном, харизматичном и глубоко одиноком человеке. Это был обаятельный дьявол – необычайно талантливый, ослепительно ловкий и с чертовской тягой к наживе.

С другой стороны, все его существо отражало усталость и порок. Или порочную усталость. Этот стареющий развратник, окружив себя в роскошном доме молодыми мужчинами, блестяще вышколенными и такими же блестяще-равнодушными, не скрывал своей любви к запретному. Он любил красивую жизнь и наслаждался ею. Любил хорошее вино, дорогие сигары, шикарную одежду, красивых людей… При этом вкус его нельзя было назвать тонким, скорее ему нравились яркость, броскость, резкость.

Все, от чего пахло деньгами.

Голос его звучал требовательно, нередко переходя на визг. Тон был нетерпеливым. Он легко раздражался, мог замахнуться на прислугу, но быстро отходил, особенно когда выпивал. В такие моменты – а это бывало часто – Толик становился добреньким и слезливым. Он доставал пачку денег и задаривал напрасно (или не напрасно) обиженных или брал первую попавшуюся под руку драгоценную шкатулку (статуэтку, брошь, вазу) и от чистого сердца дарил жертве своего барского произвола. Назавтра, правда, он мог пожалеть о том, что расстался с дорогой вещицей, но назад никогда не требовал и вел себя исключительно благородно.

Он был хозяином в полном смысле этого слова.

* * *

– Тут у нас парная, – объяснял он, заведя гостей в новую, просторную, пахнущую сосновой смолой баню, – а тут у нас столовая, – рассказывал он, показывая большую комнату, посреди которой стоял длинный стол.

– А у кого это – у вас? – поинтересовалась Наталья. – Ты женат?

Толик несколько смутился.

– Честно говоря, нет. Я живу с прислугой… И с мамой. Но у нее отдельный домик, мы друг другу не мешаем. А спутницу жизни еще не приискал, – улыбнулся он.

– Да ради таких хором любая под него ляжет, – сказала Наталья шепотом и легонько толкнула мужа локтем. Леонид не стал разочаровывать ее и сообщать правду о настоящих сексуальных пристрастиях хозяина.

Дом действительно отапливался березовыми дровами, которые были аккуратно сложены на заднем дворе в поленнице. Наталья с восторгом и завистью оглядывалась по сторонам. Вот как люди живут! Леонид думал примерно о том же. А еще его мучил вопрос: как Толик, этот дохляк, так внезапно и стремительно разбогател? И это было обидно.

– Ну а у тебя как дела-то? Все играешь? – участливо спросил Толик после того, как молодой красивый прислужник подал им вкусный ужин на дорогом тонком фарфоре, а затем они перебрались из столовой в большую гостиную, где уселись в мягкие кресла, потягивая коньяк из пузатых бокалов.

– Да что у меня… – пожал плечами Леонид.

Он чувствовал себя униженным. Он, привыкший быть всегда и везде первым, вдруг ощутил то же неприятное чувство, которое было у него года в четыре, когда в порыве стремления к социализации Леночка отправила его в детский сад, где он прилюдно и самым конфузным образом наложил в штаны.

– Работы нет, перебиваюсь где придется. Платят копейки. Думаем, может, в Израиль уехать?

На самом деле ни о каком Израиле они тогда не думали. Эта мысль пришла в голову Леониду в ту же минуту, когда он сидел в кресле с бокалом коньяка в руках. От такой новости глаза Натальи округлились, и она взволнованно сжала его запястье.

– Погоди в Израиль, – спокойно проговорил Толик. – Израиль от тебя никуда не денется. Ты лучше вступай со мной в кооператив.

– Я? – Теперь уже пришла очередь Леонида удивляться. – В кооператив? Да какой я, к черту, кооператор? Я, между прочим, лауреат премии Ленинского комсомола! А ты меня в торгаши записал?

– А ты не кипятись, не спеши с выводами. Я тоже мнил себя когда-то великим актером. А видишь, как жизнь повернулась. – Толик усмехнулся. – Но я не жалуюсь, как ты, наверное, сам понимаешь, – и он обвел свою роскошную дачу самодовольным взглядом.