За закрытыми дверями - Майя Гельфанд

мордах. Леонид почувствовал, как стало дурно, как голова закружилась и поплыл туман перед глазами… Но он усилием воли отогнал от себя дурноту и сказал в микрофон:

– Товарищи! Я рад вас приветствовать сегодня на этом великом празднике великой Победы. Вчера я был на другом празднике, на заводе. Там тоже отмечали. Не так шикарно, конечно. И не с таким размахом. Но ветераны были счастливы. А потом, товарищи, про них забыли. Про них просто забыли, товарищи. Они стояли на улице, эти хромые, больные ветераны, которым мы благодарны за Победу, и ждали, что за ними пошлют автобусы, чтобы развезти их по домам. И что вы думаете, товарищи? Им сказали: хер вам, дорогие ветераны, а не автобусы. И знаете почему? Потому что деньги сперли. Все на хрен сперли. Вот такие, как вы, все и сперли. Потому что вы, суки, тут жрете, пьете, сношаетесь, а они стоят под дождем и ждут от вас подачек!

Он обвел долгим взглядом собравшуюся публику, которая, разинув рты, в ужасе слушала его выступление.

– Приятного аппетита, товарищи!

Он сам не знал, зачем устроил этот цирк. Ведь говорили ему мама с бабушкой: не высовывайся, сиди тихо! Нет, сам же вылез зачем-то.

Было очевидно, что это выступление не пройдет ему даром. И действительно, уже назавтра его вызвали к главному режиссеру.

– Ты какого хера вообще вылез? Кто тебя надоумил?

– Никто. Я сам.

– Какого хера ты, сука жидовская, нас решил жизни учить в нашей стране? Ты что думаешь, мы вас тут держим? Да п-здуй ты в свой Израиль и там советы давай!

Леонид хотел было сказать, как учила его когда-то мама, что он советский человек, но ему стало стыдно. И он промолчал.

Из театра его турнули, конечно. И дела пошли еще хуже, чем раньше. Настроение было ужасное, он ни с кем не общался, лишь отравлял существование близким своим угрюмым видом. Ситуация складывалась совершенно безнадежная. Без денег, без работы, перебиваясь изредка какими-то случайными заработками, Леонид был в отчаянии.

Прошло несколько месяцев, наступила зима… И тут неизвестно откуда вдруг возник Толик. Это случилось внезапно, когда Леонид, злой и голодный, возвращался домой после неудачной попытки устроиться на работу. Шел пешком – в целях экономии. Рядом со свистом пролетел автомобиль, и Леонид поймал себя на том, что проводил его долгим завистливым взглядом. По всей видимости, водитель это тоже заметил, потому что притормозил, развернулся, подъехал, и из машины вышел Толик. Это был уже не тот кислый дохляк, которого Леонид помнил по театральному училищу, а серьезный улыбчивый мужчина средних лет, в лисьей шапке, с золотыми зубами во рту и дорогой «Ладой» под задом.

– Лео! – крикнул он, бросаясь с объятьями. – Куда ты пропал?

– Я? – изумился Леонид. – Я никуда. Это ты куда-то исчез.

– О, у меня столько всего произошло. Ты сейчас куда?

– Домой.

– Давай заедем куда-нибудь, посидим. А потом я тебя отвезу домой.

Леонид секунду поколебался. Переться домой под дождем, который стремительно и неумолимо превращался в снег, не хотелось. И кроме того, он уже сто лет никуда не ходил. А вокруг столько ресторанов открылось…

– Ну давай заедем, – согласился он.

Они поехали в шикарный новый ресторан в восточном стиле, где на полу лежали толстые пушистые ковры, по стенам были развешаны шкуры и кинжалы, на низких столиках стояли волшебные лампы, а мягкие подушки вместо стульев довершали впечатление старой, но совершенно роскошной чайханы. Леонид никогда здесь не бывал и оказался страшно удивлен: всю жизнь прожил в городе, а не знает, какие тут кабаки открыли.

– Не стесняйся, – велел Толик, – проходи.

– А ты здесь не в первый раз?

– Я? – усмехнулся Толик. – Это мой ресторан.

– Твой? Это правда?

– Чистейшая. – И Толик принялся рассказывать: – Ты знаешь, Лео, а я на тебя зла не держу. После того случая, конечно, пришлось завязать с актерской карьерой. Ну кому нужен исполосованный актер, да еще и заика? Я тогда переживал, конечно, сильно. Но жизнь как-то начала налаживаться. Тут как раз перестройка. Первые кооперативы. Я поначалу не интересовался, это все мимо меня проходило. А потом как будто опомнился: ё-моё, так это же золотое дно! Народу жрать нечего, подтираться нечем, жить негде – а тут же все можно. Хочешь – открывай кооператив. Хоть строительный, хоть жилищный, хоть хрен знает какой. И работай! Ну я и пошел работать. А че? Терять-то мне нечего. Вот, теперь сам видишь.

Леонид видел, конечно, – и манты, и плов, и блины, и копченую селедку, и маринованные грибы… Блюда, вкус которых он давно забыл. Теперь они стояли перед ним в глиняных горшочках, расписных пиалах, на керамических тарелках, раскрашенных вручную, и пахли, и соблазняли.

– Ну, давай. За встречу, – предложил Толик. Совершенно обалдевший, Леонид опрокинул стопку, и ему стало тепло и весело.

Через несколько дней Анатолий пригласил Леонида с супругой на дачу.

– Сейчас? Зимой? – удивилась Наталья. – Они что там, дровами отапливаются?

– Откуда я знаю, – отмахнулся Леонид, – приедем – увидим!

То, что они увидели, никак нельзя было назвать дачей. Это был дворец – громадный четырехэтажный, огороженный высоким забором. Внутри оказался двор с искусно высаженным садом, где обнаружился даже маленький заледеневший прудик.