За закрытыми дверями - Майя Гельфанд

жизни, неутомимую, ненасытную, ненаглядную.* * *

Когда она забеременела, Леонид долго потирал руки, чесал голову, вздыхал и теребил бородавку на шее. Наконец сказал:

– Если бы я точно знал, что будет мальчик, я бы развелся.

– Будет девочка, – ответила Соня.

– Ну, не знаю, – снова вздохнул Леонид. Потом потоптался немного на месте и ушел, бросив: – Извини…

Ну почему женщины бывают так невыносимо глупы? Почему нужно начинать эти бессмысленные сведения счетов, зачем все усложнять, если можно просто жить и получать от этого удовольствие? Разве Соня не гордилась своей свободой и независимостью? Разве не пыталась доказать всем вокруг, что она – успешная, самодостаточная женщина? Тогда зачем эти ломания, зачем эти фальшивые слезы, эта бабская изощренность? Беременность? Этого он не ожидал совершенно. У него была уже дочь, и он ее любил, конечно. Но еще один ребенок? Зачем? Да еще в его возрасте? Неужели она всерьез решила, что сможет удержать его ребенком? Это просто смешно. Нет, даже пошло. Как могла она опуститься до пошлости?

Ему было тошно и противно. Он любил ее. Любил искренне, как, наверное, не любил ни одну женщину в жизни. Любовь – она ведь тоже бывает разной! К маме и бабушке он испытывал любовь безусловную, любовь как данность. Схожее чувство он испытывал и к Лилечке. Они были, и он их любил просто так, за факт их наличия в его жизни. К Наталье он испытывал любовь-благодарность. Она сделала его жизнь удобной и уютной, она была хорошей и верной женой, и за это ей тоже полагалось чуточку любви. Но Соня – совсем другое дело! Любовь-восхищение, любовь-поглощение… Объективно говоря, в его жизни были женщины более красивые, более утонченные, даже более талантливые. Были женщины недоступные, которых приходилось долго добиваться, а были и те, что сами предлагали себя. Были женщины, которые задерживались надолго, а были и те, о которых он тут же забывал после первой встречи. Из своего немалого опыта он вынес простую мысль: красота, молодость, положение в обществе и даже деньги не делают человека привлекательным. Только огонь, который питает его изнутри… И возможность ощутить его тепло, нырнуть в его отблеск манит и соблазняет. У одних этот огонь заключен в интеллекте, у других – в таланте. У Сони же была внутренняя сила. И он знал – ему будет ее недоставать.

Но, узнав о беременности, он просто струсил и сбежал с места преступления, как нашкодивший кот. Ему было стыдно и страшно одновременно. И он не нашел решения лучше, чем уйти.

Когда она, брошенная, почувствовала ребенка, ее жизнь превратилась в единый поток счастья. Всю беременность она провела так, будто была немного пьяной – восторженная, глупая, смеющаяся. Ей казалось, что весь мир поместился в ее чреве и существует в нем, и радуется жизни. Все вокруг исчезло – и обида, и воспоминания, и тревога. Остался лишь один страх – потерять маленький, но совершенный мир внутри себя.

Вся она помолодела, посвежела. Лицо залилось румянцем и будто бы посветлело; казалось, что чистый, ясный свет пробивался через ее смуглую кожу. Руки стали нежными, мягкими, а движения – плавными, словно она беспрерывно качала младенца. Фигура округлилась, потяжелела, стала объемной, но это ее ничуть не портило.

Соня выглядела так, будто вся женственность на свете воплотилась в ней.

В тот момент, когда она ощутила шевеление плода, по телу пробежал огонек счастья. Движения были разными. Иногда – агрессивными, настойчивыми, словно ее крошечная дочка там, внутри, в темноте, была ужасно недовольна и рвалась наружу, к свету. Тогда она дралась, больно и отчаянно, так, что материнский живот сотрясался от ударов. Под кожей вздувались маленькие бугорки – упрямые, трогательные, человеческие. Иногда живот переливался волнами: девочка поворачивалась, находя удобное положение. Соня прекрасно чувствовала, когда малышка довольна, а когда, наоборот, расстроена. Будучи в хорошем настроении, она перебирала крошечными пальчиками так, что внутри чувствовались легкий зуд, чесотка, умилительное однообразное движение. Но, раздражаясь, ребенок начинал толкаться, и тогда было чувство, будто замешивают тесто, плавно, размашистыми, сильными движениями, а затем раскатывают скалкой, и опара эта разбухает, становится все больше, все крепче, все шире…

В июне Соня родила дочь. Имя ей дала библейское – Мирьям, но дома ее звала просто Маруся. Она вернулась из больницы с младенцем в свою квартиру, которая за время ожидания превратилась в филиал детского сада, магазина игрушек и школы для начинающих родителей одновременно. Помимо бутылочек, тряпочек, пеленочек и погремушек здесь стоял шкаф со всевозможной профессиональной литературой. Среди них бестселлеры: «Ребенок: инструкция к применению» и «Быть родителем: насколько это ужасно». Кроме того, здесь были всевозможные приборы, приспособления и примочки, а также игрушки для физического, психологического, нравственного и духовного развития.

Теперь Соня не спала по ночам не потому, что веселилась до утра, а потому что укачивала кричащего ребенка, готовила укропную водичку от колик и мчалась в ближайшую аптеку за успокаивающим десна кремом. Она выучила все разновидности подгузников, освоила ассортимент детских каш и заменителей молока (и в итоге решила кормить сама), познакомилась со всеми мамашами в округе и изучила список воспитательниц в ближайших детских садах, а также критические отзывы знающих родителей. Она холодела при любом детском крике и бежала спасать своего ребенка от беды, обнаруживая, что он мирно спит в кроватке. Она покрывалась испариной, когда слышала душераздирающие рассказы о детских болезнях, и полночи, в перерывах между укачиваниями и кормлениями, выискивала в учебниках признаки надвигающегося недуга. Соня, всегда презиравшая других женщин за их «бабство», теперь часами могла распространяться на тему детской бессонницы и зубной рези. Соня, которая не выходила из дома без педикюра, теперь месяцами не делала прическу, потому что ей это стало просто неинтересно.

Она не узнавала себя, поражалась своему пластилиновому безволию. Со стороны она выглядела нелепо, даже жалко. Сколько раз на своих курсах и