За закрытыми дверями - Майя Гельфанд

лекциях она рассуждала о женской независимости, о токсичных отношениях и личном пространстве… А теперь сама превратилась в обычную глупую бабу.* * *

Первые годы Леонид честно о Соне не вспоминал. Иногда, бывало, мелькала в голове подленькая мыслишка или картинка из прошлого, которую он гнал от себя нещадно, и тут же старался занять себя другими радостями, другими делами, делая вид, будто ничего и не было.

Однажды в середине зимы, в погожий субботний день он взял семью на прогулку по берегу моря. Аманда, плаксивая и капризная, не давала деду с бабкой покоя, а те так и не научились справляться с ее тяжелыми истериками. В тот день, после очередного затяжного скандала, Леониду удалось усадить внучку с женой на скамейку, купить им по мороженому и отправиться прогуляться.

Он шел по берегу моря, вдыхая соленый запах, любуясь кружевами волн, ноги его окунались в теплую воду… И вдруг увидел ее. Она сидела в прибрежном кафе, держа на руках девочку. Малышка засыпала, и она качала ее, что-то напевая.

Леонид опасливо обернулся, но Наталья была далеко. Она увлеченно вытирала лицо внучке и не видела мужа.

Казалось, они оба ждали этой встречи, готовились к ней внутренне, и когда наконец она случилась, повели себя абсолютно спокойно, без стеснения и лишних раздумий. Соня вздохнула облегченно и засомневалась даже, были ли годы разлуки – так естественно чувствовала она себя рядом с ним. Он вздохнул устало и счастливо оттого, что Соня не держала на него зла и не гнала от себя. Лишь только взглянув на девочку, которая смеялась тонким, звонким голоском и улыбалась широкой приветливой улыбкой, понял, что оставить ее снова он не в силах.

И он снова погрузился в этот роман. Только теперь уже вел двойную семейную жизнь: в одной были жена, дочь и внучка, в другой – настоящая семья, чувства, привязанность… И страх потерять все это.

О его параллельной семье знали все: коллеги, знакомые, приятели. Даже газетчики то и дело писали сплетни, ссылаясь на «проверенные источники». Хотя что там было проверять, если Сонин инстаграм пестрел фотками «счастливой пары». Только Наталья ничего не знала. Увлеченная воспитанием внучки, раз и навсегда заточившая себя в стеклянный гроб неведения, она старательно не замечала происходящего – ни того, что муж не ночует дома, ни того, что превратилась во всеобщее посмешище и повод для бесконечных пересудов. Он видел в ней обслугу, молчаливую и удобную, которая всегда под рукой, – но не человека. Правда, Наталья по-прежнему маниакально гнала от себя любые мысли, которые могли бы травмировать ее несмелую душу и слишком подвижную психику.

Наталья

Наталья до вечера занималась хозяйством, потом накормила ужином и уложила спать Аманду, а ближе к девяти почувствовала головную боль и легла в постель. Посмотрела телевизор, почитала немного дамский роман, который показался ей бесконечным и никак не хотел заканчиваться, потом задремала. Голова раскалывалась, она чувствовала, как боль поднимается от плеч, перетекает в шею, тянется выше, обвивает затылок, сжимает, как скользкая мокрая змея…

Вдруг в ее тяжелую дрёму ворвался телефонный звонок – настойчивый, долгий, тревожный. Наталья с трудом разлепила веки, посмотрела на часы: двенадцать тридцать. Леонида все еще нет, Лилечки тоже. Звонок повторился. И снова требовательный, наглый… Она поднялась с постели, потащилась к телефону.

– Алло?

– Ваш муж вам изменяет, – послышался незнакомый голос.

– Что? Кто говорит? Кто это?

– У вашего мужа другая семья. У него растет дочь. Он вам изменяет.

– Да кто вы такой, в конце концов?!

– Это не имеет значения. Не будьте дурой, примите меры.

– Да откуда вы это знаете?

– Будьте здоровы. Желаю удачи, – и в трубке послышались гудки.

– Спасибо, – прошептала Наталья и повесила трубку.

Она почувствовала, как кровь прилила к лицу. Боль стала невыносимой. Наталья схватилась за голову, сжала крепко, вцепилась в волосы, зажмурилась и завыла протяжно, мучительно, как умирающее животное.

На другом конце линии Толик тоже нажал кнопку отбоя на телефонной трубке, снял очки, вытер их о подол замызганной рубашки, пожевал губами… Если он и совершил подлость, то, видит Бог, это был единственный раз в жизни!

* * *

Итак, прозрение состоялось. Наступил самый страшный в жизни Натальи момент. Ей нужно, необходимо было что-то сделать – что-то важное, нужное, кардинальное… Ладони ее вспотели и зачесались, губы начало покалывать, а глаза заслезились. В таком состоянии было невозможно принимать решения.

Она легла на диван. Лежала долго. Ей показалось – не меньше недели. И удивительно было, что она ничего не чувствовала. Лежа без сна – так же, как и вчера, и позавчера, и месяц назад, – она размышляла о том, что жизнь ее сложилась совсем не так, как думалось в юности, как представлялось и мечталось. Более того, попытки спрятаться от действительности, засунуть голову в песок и не видеть, не слышать ничего вокруг – все это привело к бесконечному ее одиночеству, непониманию собственной судьбы, растерянности, незнанию, как продолжать жить. Ужасно было то, что изменить она уже ничего не сможет – и сказать не сказанное, и сделать не сделанное, и отдать не отданное, и забыть не забытое…

Наверное, главной бедой было