За закрытыми дверями - Майя Гельфанд

деньги тут же исчезли в залежах барахла. После этого гадалка выдала соль, свечки, воду и четкие рекомендации, как все это использовать.

– Потом еще нужно будет личную карму почистить, – сообщила гадалка, провожая дам к выходу.

– Обязательно, – пообещала Наталья, стараясь дышать ртом, потому что в нос жестоко бил запах кошачьей мочи.

* * *

Вернувшись домой, Наталья с Беллочкой приступили к исполнению ритуала – три раза прошлись по новенькой чистой квартире со свечами, оставляя пятна воска на сверкающем полу, обрызгали спальню («любовное ложе», как выразилась гадалка) святой водой. После чего расфасовали соль по одноразовым стаканчикам и расставили по углам для изгнания бесов и очистки от сглаза («а также для дезинфекции» – уточнила провидица).

– А если он вернется, ты ему все простишь? – спросила Беллочка, не отрываясь от важного дела.

– Талантливому человеку можно простить все, – ответила Наталья, не глядя.

– Все-все? Совсем все?

Наталья на секунду задумалась. Потом ответила:

– Все, кроме бездарности.

* * *

Домой он возвращался с тяжелым сердцем. Наталья его откровенно раздражала. Ему тошно было видеть ее – постаревшую, раздобревшую, с тупым и заискивающим выражением лица. Его раздражали крики маленькой Аманды и бабское сюсюканье Натальи. Его тяготило это ежедневное усилие – возвращаться в унылый дом, ложиться в постель, что давно остыла, вести жизнь, которая опостылела. Он боялся назвать Наталью чужим именем, боялся назвать внучку чужим именем, боялся однажды проснуться и потерять свое собственное имя.

Она его высидела – так правильно сказала однажды мама. Высидела, как наседка, выходила, выпестовала, а потом железной рукой приручила и выдрессировала. Как же мама была права тогда! Впрочем, как всегда.

И в то же время ее было жалко. Она любила его, преданно и честно. Она обслуживала его, терпела, ждала его, как верная собачка. Столько лет, прожитых вместе, нельзя просто выбросить на свалку истории! Для окружающих, для дочери, для внучки, в конце концов, они – хорошая пара. Может быть, не идеальная, но стабильная, привычная. Невозможно просто взять и разорвать их союз. Да и зачем? Они – муж и жена, папа и мама, дедушка и бабушка. Они – семья.

И кроме того, она больна. Она не справится без него, ее снова будут одолевать истерики и приступы ярости, она впадет в депрессию, из которой некому будет ее вытянуть. В конце концов, на что она будет жить? Она, не привыкшая работать, всю жизнь посвятившая мытью его тарелок, просто погибнет, определенно погибнет! И он будет в этом виноват.

Но он хотел жить, он хотел творить, он хотел вырваться на волю! А его снова и снова затягивали в это мещанское болото. Она снова уменьшила его мир до размера своей безвкусной кухни в цветочек. Она сжала его талант до размера своей жалкой лицемерной улыбки, застывшей на глупой физиономии. Он не мог больше этого терпеть, он чувствовал себя как муха, застрявшая в паутине. Он трепещет крылышками, отчаянно пытается выбраться, но она, эта огромная толстая паучиха с черными лапками, надежно связывает его тонкой, но прочной нитью.

* * *

– Твою мать! – выругался Леонид, войдя в дом. – Наталья! Какого хера вообще?

На его отчаянный зов прибежала жена в новом кружевном халате с розовыми цветочками.

– Ленечка! Что ты раскричался? Что случилось? – захлопала она крыльями.

– Это че такое? – спросил он, указывая на пол. Под ногами была рассыпана соль.

– Это я очищаю помещение.

– Ты с ума сошла? Какое «очищаю»?

– Ленечка, ты только не волнуйся. Пойдем, я тебя ужином кормить буду.

В таком состоянии застал Леонид и ее, и свою новую квартиру, отряхивая с ног прилипшую соль.

– Ты что, сдурела, что ли?

– Ленечка, ты только не волнуйся. Это ритуал такой. Для очистки кармы.

– Совсем головой тронулась, дура! – заорал он.

– Ленечка, ну что ты…

– Ты меня бесишь! Я не могу тебя больше видеть! Как ты мне надоела!

– Ленечка…

– Ты мне надоела, я не могу тебя больше видеть!!!

– Но…

– Меня бесят вот эти твои цветочки, вот эта твоя карма, ты вся, целиком, меня бесишь! Пойми ты это уже наконец!

– Я… – Наталья не знала, что ответить. Она лишь прикрыла рот рукой и жалобно, по-бабьи завыла.

– Дура!!! Корова безмозглая! Как ты меня достала!!!

* * *

Леонид в ярости выскочил из квартиры. Пока ждал лифта, лихорадочно копался в кармане, доставая пачку своих пахучих сигарилл. Закурил, хотя это было категорически запрещено в помещении, тем более столь шикарном.

Уже на выходе из лобби взгляд его упал на робкого, застенчиво улыбающегося Толика. Леонид на секунду остановился и взглянул на него внимательно.

– Слушай, а можно я у тебя переночую? – вдруг спросил он.

Глаза Толика за толстыми стеклами очков округлились.