За закрытыми дверями - Майя Гельфанд

пузо у отъевшегося кота, созданный им для себя, был настолько приятным и обволакивающим, как глицерин, что стремление к будущему постепенно нивелировалось, а настоящее казалось бесконечным.

Теперь же все чаще возвращался он в свою молодость, когда все еще было возможно, когда были силы и страсть, когда он просыпался по ночам и в голову приходила новая мысль… и когда казалось, что вот еще немного – и наступит настоящая, взрослая жизнь, где будет все, как запланировано, потому что по-другому быть не может.

Молодость – великая пора, когда жизнь еще не успела треснуть по голове тяжелой дубиной, оттого силы плещут через край, а уверенность в себе способна разорвать любого, вставшего на пути к цели.

Наверное, даже не сама Соня, а ощущение восторга публики, аплодисментов, которое она принесла своим появлением, заставили Леонида так увлечься ею. Аплодисменты как знак признания его таланта были необходимы. Но они давно уже перестали приносить удовлетворение, стали частью работы. Никто не умел им так восхищаться, как она. Никто не смотрел на него с таким обожанием, как она. Никто так не верил в его исключительность, как она.

Он был востребован и любим. Публика его обожала.

Ему предложили новую роль, он жадно схватился за ее, начал работать. Текст запоминался легко, репетиционный процесс шел быстро. Он снова почувствовал, как внутри загорелось пламя творческой страсти. Персонаж был сложным, но это только раззадоривало артиста, представлялось ему новым вызовом, который нужно принять. Ему стало интересно жить. Он вновь ощущал мандраж перед выходом на сцену, и проклинал все на свете, и ненавидел тот момент томительного ожидания, последние секунды перед выходом, когда казалось – еще чуть-чуть, и сердце выскочит из груди… И выходил наконец на сцену, и сразу становилось легко и спокойно. Там он был другим. Там он преображался. Там откуда ни возьмись появлялись драйв, энергия, сила. Внутри его жило бесчисленное количество сущностей: коварный соблазнитель, хулиган, неудачник, разочарованный старик, маленький мальчик… Он, как опытный игрок, вытягивал нужную карту, подставлял ее под свет прожектора, увеличивал с помощью лупы, надевал на себя, и вот чудо – свершалось превращение. Он никогда не мог объяснить, как происходило это чудо. Это случалось каждый раз, когда он выходил на сцену. Но для того, чтобы чудо свершилось, ему нужна была подпитка, энергия жизни…

Нужна была Соня.

Каждый раз, выходя на сцену, он окунался в энергию любви. Он поглощал ее, проводил через себя, как электрический ток, и возвращал обратно, многократно увеличенную и оттого еще более мощную. Зрители покидали зал в ошеломлении и восторге, а он чувствовал такой огромный заряд энергии, что готов был играть еще и еще, вплоть до полного опустошения. Оно наступало позже, спустя несколько часов, когда он, почти обездвиженный, еще долго лежал на диванчике в актерской гримерной, как выдохшийся аккумулятор, и медленно, по капле, как магнит, притягивал к себе частички энергии.

Добравшись до дома, он, не глядя на жену, отправлялся в душ. Смывал с себя чужие взгляды, стягивал чужую кожу, чужие мысли, чужие чувства… Выходя из ванной в чистом халате, благоухая мылом и свежестью, он усаживался за стол, где уже ждали его стопка водки и горячий ужин. По-прежнему не говоря ни слова, он выпивал водку, закусывал, с аппетитом сосредоточенно ел, после чего еще долго сидел и курил свою тонкую пахучую сигариллу. Наталья, добрая душа, не приставала с расспросами, не мучила рассказами. За долгие годы выработались ритуалы, известные только им. Она молча подавала и уносила, наливала и убирала. И он был ей за это благодарен.

Соня своей безграничной амбициозностью, порой не считавшейся с ценой, своей неутомимой энергией, порой переходящей в хамство, своей безудержной принципиальностью, порой граничащей с нажимом, создала надежду на то, что еще можно вернуться к прежним мечтам и стремлениям, еще можно их реализовать, еще можно все успеть.

И он поверил. Все вокруг тоже поверили.

Наталья

Наталья чувствовала, что Леонид еще никогда не был так далек от нее, что в его другую, настоящую жизнь ей хода нет, а главное – что там происходит нечто действительно важное для него. А ей не остается ничего иного, кроме как наблюдать со стороны, как мысли его заняты, сердце разрывается, и душой он где-то далеко, в чужом доме, с чужой женщиной.

Наталья ждала. Ее жизнь проходила словно в тумане. Она делала что-то машинально, куда-то ходила, покупала, торговалась, перезванивалась, продумывала. Но ощущение, будто это происходит не с ней, в другом измерении, понарошку, не оставляло ее.

– А ты его приворожи, – посоветовала Беллочка. – Я даже знаю как.

Беллочка действительно много чего знала. За три брака она успела навидаться всякого, поэтому ее авторитетному мнению можно было доверять смело. Кроме того, она недавно увлеклась эзотерикой, медитацией и гипнозом, погрузилась в исследование причин своих детских, а также внутриутробных травм и их влияние на личную жизнь.

– А как? – пожала плечами Наталья. – Я не умею. Да я вообще всего этого боюсь.

Ей было стыдно. Обычно она старалась не обсуждать подробности своей жизни с посторонними. А тут не удержалась, выпалила все Беллочке, отчего ее разноцветные глаза сразу вспыхнули жадным интересом.

– Пойди к гадалке, – не терпящим возражений тоном посоветовала Беллочка. – У меня есть одна.

– Хорошая? – поинтересовалась Наталья.