За закрытыми дверями - Майя Гельфанд

– Отличная.

– Думаешь, поможет? – спросила она робко.

– Не повредит, – заверила Беллочка, взмахнув, как дирижерской палочкой, своей любимой пилкой.

* * *

Пообщаться с гадалками Наталье довелось только раз в жизни, и то результат получился самый плачевный. Ей было лет четырнадцать. Стояло лето – как всегда пыльное, душное, знойное. Она шла в магазин в летнем цветастом платьице – невероятно красивом, доставшемся от старшей сестры. Наталья его собственноручно ушила, чем очень гордилась. Да и настроение у нее было прекрасное. Мать дала рубль – целое состояние! – и разрешила купить на сдачу что-нибудь вкусное. Наталья шла и мечтала о том, как выберет эклер со взбитыми сливками. Проходя мимо кондитерской, она всегда ненадолго останавливалась. Там так вкусно пахло вареной сгущенкой, свежей сдобой, корицей и ванилью, что она просто не могла уйти, не нанюхавшись вдоволь этих ароматов. И вот счастье – сегодня – можно не просто нюхать, а зайти и купить! Ну разве она не везучая?

Буквально в нескольких метрах от магазина ее окружила толпа цыганок. Она их терпеть не могла – боялась их шумного говора, их черных глаз, их вечно чумазых детей… Никогда не подавала и старалась обходить стороной.

Они облепили ее, будто пчелы, слетевшиеся на цветастое платье. Одна, молодая, горластая, с полным ртом золотых зубов, схватила за руку:

– Девушка-красавица, позолоти ручку! Всю правду расскажу.

С одной стороны, было, конечно, приятно, ведь никто Наталью не называл девушкой, да еще и красавицей, с другой – страшно, ну а с третьей – казалось как-то неудобно просто послать цыганок подальше. И вместо того, чтобы решительно отказаться от гадательных услуг, Наталья пробормотала что-то невразумительное. Этого было достаточно, чтобы нахалки подхватили ее под руки и утащили куда-то в соседний двор, совсем в другую сторону от злополучного магазина и манящей кондитерской.

– Дай рублик, – протянула руку цыганка, как будто рентгеном прощупывая беззащитную Наталью. – Всю правду скажу.

Наталья, совершенно ошарашенная, послушно вытащила из кармана рубль. Он тут же утонул в цыганском тряпье.

– Вот умница! – похвалила гадалка. – Теперь гляди сюда.

Она выудила из своей обширной юбки маленькое зеркальце с трещинами по краям, сунула под нос Наталье.

– Гляди, гляди, – приговаривала цыганка. – Там вся правда.

Девочка невольно подняла взгляд и увидела себя – поникшую, запуганную, растерянную, со слезами, застывшими в глазах, с потной от жары шеей и слипшимся на лбу волосами. А потом она увидела себя другую – сильно постаревшую, морщинистую, беззубую, пожухлую. Она увидела себя – и ей стало страшно. Не из-за цыганок, а из-за того, что выглядела такой слабой и жалкой. Она зажмурилась крепко-крепко, чтобы прогнать это ужасное зрелище, а когда открыла глаза, ни цыганок, ни денег уже не было.

Леонид

Уйти просто, без объяснений, как хотелось бы, было совершенно невозможно.

Однажды – это было уже давно – Леонид все-таки решился уйти из семьи. Правда, Наталья об этом так и не догадалась. Тогда его захватил потрясающий роман с итальянской красавицей-певицей, работавшей в Израиле по контракту. Она была великолепна: лихо водила автомобиль, мило, с очаровательным акцентом пела русские романсы, подводила глаза черной краской, отчего становилась похожей на узбечку, прекрасно и артистично танцевала и умопомрачительно целовалась. Была невозможно красива, легка и весела.

Леонид увлекся настолько, что, наврав жене про затянувшиеся съемки, переехал к темпераментной, ненасытной итальянке. Когда он появился с чемоданом в ее прелестной маленькой квартирке с балкончиком, она очень обрадовалась. Неделю провели они, слившись в едином порыве, а однажды вечером, вернувшись в новый дом, Леонид не нашел возлюбленной. Долго сидел на кухне, скучая, мучаясь, ревнуя и ожидая молодую любовницу. Он с отвращением пил черный кофе, заедая тухлыми бутербродами, много курил и представлял себе ужасные сцены ее измены.

В этот момент душераздирающих мучений позвонил старый знакомый, коллега по цеху, известный ходок и убийственный обаяшка.

– Что делаешь? – спросил он.

– Сижу пью кофе.

– Один?

– Один.

– И ради этого стоило уходить из семьи?

Леонид подумал-подумал, собрал вещички и вернулся.

…С Соней было по-другому – так, словно ничего не изменилось, просто застыло во времени, а сейчас, с ее появлением, опять загорелось, как огонь в печи. Как будто он долго не знал и вдруг понял, что все может быть по-другому – можно опять почувствовать себя молодым и энергичным; ощутить, что все еще полон сил и желаний… И поверить что впереди – долгая, полная чувственности и эмоций жизнь.

Поэтому он мучился, искал выход, пытался подготовить жену и готовился сам. Но как это сделать? Он не представлял.

И в то же время была Соня. Почему-то он четко разделял эти две жизни: одна – дом, где было вкусно, спокойно и привычно, а другая – праздник, где было шумно, красиво и непредсказуемо. И та, и другая были необходимы. В одной он черпал энергию, в другой искал отдохновения. Это было так естественно, что он искренне не понимал: зачем что-то менять? Зачем портить то, от чего всем делается хорошо?