Виланд - Оксана Кириллова

слышны, как удары набата. Плакал старик кантор, распластанный по полу. Перед ним валялись изорванные свитки Торы, измазанные фекалиями.

Я развернулся и пошел прочь из чумного дома. Лучше задохнуться на улицах, охваченных пожарами, чем видеть того старика. И его слезы.

Поганые еврейские слезы, застрявшие в морщинах того, кто думал, что его не видят.

Когда я наконец добрался до Дахау, там творилось нечто невообразимое.

– Слышал? Об убийстве фом Рата[76] Гитлеру объявили прямо во время торжественного ужина в ратуше!

– Дожили, еврей убил немца!

– Говорят, фюрер тут же вместе с Геббельсом уехал на квартиру для секретного разговора.

– Не говори ерунды! Геббельс остался и лично призывал громить эту грязную еврейскую свору!

– Чушь! Ни к чему он не призывал! Геббельс заявил, что партия не унизится и не будет марать о них руки! То был народный гнев!

– Но полиция и пальцем не пошевелила, чтобы защитить их, а пожарные не тушили синагоги.

– Ну и что ж, по-твоему, надо было?

– Одних только окон и витрин побили почти на пять миллионов марок…

– Да, непорядок. Лучше бы давили самих евреев, чем портили ценное имущество!

– Они, безусловно, заслуживают наказания. Но громить витрины и гнать голых побитых евреек по улице… Привязывать к столбам и увечить их… Подобные действия… боюсь, это равняет нас с бандитами.

– Чушь! С собаками по-собачьи!

– Говорят, они уже требуют страховые выплаты за понесенный ущерб.

– Но ведь по закону страховые компании действительно обязаны покрыть его.

– Да эти компании попросту разорятся, если пойдут на это!

– Но по закону…

– Фюрер – закон! Будет так, как он скажет.

– Какие еще страховые выплаты?! Это евреи должны собрать миллиард марок искупительного взноса, что, никто еще не слышал?

– Может, теперь они наконец поймут, что им здесь не место.

– Нужно полностью отделить этот проклятый народ от нас. Пусть знают, что за кровь немца будет отвечать не только тот, кто поднял свою руку, но все их чертово племя. Теперь мы в своем праве.

Экстренный выпуск «Фёлькишер Беобахтер», посвященный убийству фом Рата, переходил из рук в руки. Карл в столовой громко зачитывал выдержки из речи Геббельса. Закончив, он опустил газету и проговорил:

– Этому идиоту следовало стрелять в польских дипломатов, ведь это Польша отказалась принимать его драгоценную семейку обратно.

– Верно, весь этот бардак в Збоншине полностью на совести Польши. Они вознамерились единым махом избавиться от своих же евреев, сохранив при этом лицо, – сказал Штенке, – а теперь евреи возмущены, поляки возмущены, весь мир возмущен. А почему никто не возмущался, когда изгоняли наших из Восточной Пруссии после Версальского договора?! Почему мы должны были это принять и проглотить, не вопя о несправедливости?

– Это все так, но куда им теперь податься? – неуверенно проговорил Ульрих. – Никто их не принимает, все страны закрыли свои границы для них.

– Вот именно! – всплеснул руками Карл. – Весь мир добрый, толерантный, кричать о притеснениях горазд, но принять их у себя – вот уж нет! Ни одна страна не торопится дать этим «гонимым и несчастным» пристанище. Все чураются их, как чумы. Так почему мы должны держать этот сброд у себя? Кормить их? Позволять обогащаться за наш счет? Еще чего! Немецкий народ сделал правильные выводы.

– Так куда им податься? Всех в лагере не поместим.

Карл недовольно посмотрел на брата.

– Это не наша забота. Пусть валят на Мадагаскар. Да только туда они не хотят, им цивилизацию и комфорт подавай.

– Мадагаскар – чушь собачья, – проговорил я, – у нас нет столько судов, чтобы переправить туда всех евреев, да и сомневаюсь, что остров настолько велик, чтобы вместить…

– Пожалуйста, есть Палестина, – перебил меня Карл.

– Пока Палестина под англичанами, ничего не выйдет, – я снова покачал головой, – их квот для эмиграции кот наплакал.

Чертовы томми согласны были пустить всего пятьдесят тысяч евреев в год, да с условием, чтобы каждый прихватил с собой тысячу фунтов.

– О чем и речь, – усмехнулся Карл, – они ставят преграды, а дурно выглядим мы.

– Уверен, что Лондон и эту цифру пересмотрит в скором времени, – вмешался Франц, – даже если в порядке сумасшествия предположить, что мы позволим пятидесяти тысячам евреев прихватить с собой свои капиталы, то и в этом случае британцы будут до последнего отбиваться от них. Там теперь котел знатный, томми едва оправились от арабского восстания, которое, считай, сами же и спровоцировали. В мировой войне они наобещали всякого арабам за их помощь в борьбе с турками, дали три мешка гарантий независимости. При этом и евреям за их помощь Бальфур[77] наобещал манну небесную в Палестине.

Я согласно кивнул:

– Теперь евреи прут туда ради хорошей жизни, как им было обещано британцами, а арабы недовольны и восстают, тоже в соответствии с британскими обещаниями.

– Вот увидите, – усмехнулся Франц, – при первой же возможности томми попытаются избавиться от этого мандата на Палестину и всучить его обратно Лиге Наций со всеми проблемами, которые сами же там и натворили.

– Как хотите, а я считаю, что британцы ответственны и за эту свару между арабами и евреями, – категорично заявил Штенке, – и тем более за наши проблемы, потому как из-за их дурной политики мы теперь не можем избавиться от своих евреев.

– Как бы это парадоксально ни звучало, – задумчиво протянул я, – но если глядеть с этой стороны, то тут мы с этим шелудивым сбродом союзники. И нам, и евреям выгодно избавиться от англичан в Палестине. Как только томми свалят оттуда со своими квотами и ограничениями, можно разом отправить туда всех евреев и выдохнуть спокойно, пусть создают там свое гнездо.

– Заваруха у них с арабами будет знатная, – заметил Ульрих.

Карл сплюнул себе под ноги и посмотрел на брата:

– А нам какое дело? Все вопросы к британцам, которые заварили эту кашу. Да и черт бы с ней, постреляют, уймутся и поделят через пару месяцев. Было бы за что воевать – высохшие плеши посреди пустынь, без пастбищ, без рек, полей и лесов. Чертова земля, ни капли топлива, ни другого ресурса.

– Чертова не чертова, а нужна и арабам, и евреям. И пока томми будут активно ублажать арабов ограничениями на въезд евреев, как бы мусульманский мир не повернулся к ним спиной или, того хуже, с оружием. Оно хоть и примитивное, но в руках у непредсказуемых. – И губы Франца разъехались в многозначительной улыбке.

– Тут их можно понять, – серьезным тоном проговорил Карл, – если неминуемо кому-то надо дать пощечину, то лучше евреям, чем арабам.

Франц медленно кивнул и проговорил:

– Евреям полезно задаться вопросом, почему выбор всегда не в их пользу.

И снова Франц как в воду глядел. Вскоре английские эсминцы перехватили у берегов Палестины несколько кораблей с нелегальными иммигрантами, и колониальные власти со скрытым облегчением тут же отменили все квоты.

Международная ситуация накалялась. Мы пристально следили за каждой новостью, связанной с решением по евреям, ибо каждое непосредственно отражалось на треске швов наших переполненных бараков. Утренняя «Фёлькишер Беобахтер» разразилась подробным отчетом о встрече во французском Эвиане тридцати двух представителей государств, собранных по инициативе Рузвельта для обсуждения судьбы еврейских переселенцев из Германии, Австрии и Чехословакии. Десять дней, насыщенных жаркими дебатами и торжественными обедами, завершились вполне ожидаемо – принимать их никто не желал. Участники конференции щедро раздавали интервью, в которых критиковали Германию за жестокость по отношению к евреям, но никто из них не готов был демонстрировать всеблагое гостеприимство и принять этих обездоленных у себя. Более того, чем громче были возмущения и митинги в поддержку гонимых евреев, тем жестче становились меры, препятствующие им просочиться в «возмущенные» страны. Люксембург и Бельгия согнали весь охранный состав на границу, Голландия вдруг перестала признавать их австрийские паспорта, Швейцария ввела ограничения на выдачу им виз, Америка усложнила иммиграционные правила. Казалось, мы делали все, чтобы избавиться от них, а остальной мир делал все, чтобы заставить их остаться в Германии, толкая нас тем самым на крайние меры.

Мы с Францем шли из лагеря домой.

– Карл прав, – проговорил Франц, прикуривая, – ни одно европейское государство не распахнет для них свои объятия, ибо все нации мира прекрасно осознают, что антисемитизм – самое здоровое явление, какое только может быть. Но говорить об этом вслух – сегодня дурной тон. Добрый британский МИД не стесняясь заявил, что приток иммигрантов с их «особой»… – он многозначительно усмехнулся, – культурой внесет существенный диссонанс в их высокоразвитый рай, мол, это спровоцирует безработицу и волнения на национальной почве. Как тебе такое?

– Будто Германии все это надо, – проворчал я.

По пути мы зашли в казарму, где все еще обитали Кохи. Внутри стоял невообразимый шум.

– Подумать только, эти собаки еще смеют жаловаться, что им не на что жить в чужой стране!

– А как хотели? Зарабатывать деньги в Германии, а тратить там?! Если рассудить, то все еврейские капиталы – немецкие, французские, английские, какие угодно, но они не еврейские! Они просто осели в их бездонных карманах.

– Вообще-то – между нами – в еврейских правящих кругах даже приветствуют нашу радикальную политику. Благодаря нам еврейское население Палестины здорово выросло, и если так пойдет и дальше, то евреи дадут арабам жару.

– Томми