Виланд - Оксана Кириллова

по истории масонства. Я думал, что хуже этого назначения уже и быть не может, но глубоко ошибался, мой друг. Через некоторое время меня перевели из картотеки в музей, собственно, тоже посвященный масонам, будь они неладны. В него свозили масонский хлам со всей Германии: какие-то кожаные фартуки, печати, кубки, медали, письма, книги, картины. Я занимался описью и регистрацией этого мусора и уже смирился с мыслью, что буду окончательно похоронен под этой рухлядью, как вдруг в наш музей неведомо каким ветром занесло унтерштурмфюрера Мильденштайна. Он прохаживался между стендами, а я подробно рассказывал ему про экспонаты, до того и сам не подозревая, как много масонской чепухи отложилось в моей голове к тому времени. После нашей экскурсии Мильденштайн сказал, что в главном управлении СД[64] он организовал новый отдел – "евреи", и неожиданно спросил, не хочу ли я перейти к нему. Думаешь, я размышлял? Да я готов был сию же секунду уйти вместе с ним из того чертова музея куда угодно, лишь бы подальше от этих кубков и фартуков. И знаешь, какое первое задание я получил? Оно тебя удивит. Мильденштайн поручил мне изучить "Еврейское государство" Теодора Герцля, того самого, возмущенного приговором Дрейфусу[65]. Дело-то яйца выеденного не стоило, любому было понятно, что шпион из Дрейфуса – как из меня кухарка, однако пользу оно нам оказало неоценимую. Да вот хотя бы тем, что натолкнуло Герцля на правильные мысли. Никогда не думал, что скажу подобное, но истина в том, что сионизм и национал-социализм имеют много общего, а именно единые цели. Тебя это удивляет, я поясню. Этот народец жаждет наконец получить свою землю, осесть на ней, жить спокойно, процветать и плодиться, и если так посудить, то это совпадает с программой национал-социализма. Они хотят уйти на свою землю, мы хотим от них избавиться. Все просто. И тогда меня осенило, Виланд, именно в этом и кроется причина того, что еврею, в отличие от немца, который трудится для процветания своей страны, не присуще чувство любви к родине. Ее у еврея попросту нет! Еврей – существо интернациональное, потому и действует исключительно в интересах личного обогащения. Эти мысли я структурировал в виде небольшого конспекта, и, веришь ли, его издали как служебный циркуляр! Им теперь пользуются в СД. Не чета масонской возне, как видишь. Все это настолько занимательно, что я по доброй воле с головой окунулся в изучение международного современного сионизма и ортодоксального иудаизма. Даже приобрел учебник древнееврейского Самуэля Калеко, чтобы когда-нибудь читать "Хайнт"[66] без перевода. Первым делом я наладил связь с СД на местах и с полицейскими службами: любая мало-мальски интересная новость, касавшаяся еврейских дел, стала попадать ко мне на стол. И тогда мне наконец-то открылось все противоречие сложившейся ситуации: кругом кричали: "Евреи, прочь!", но ничего для этого не делалось, более того, когда я копнул глубже, оказалось, что, наоборот, все делается для того, чтобы воспрепятствовать их эмиграции. Еврей, желающий уехать, получает одно свидетельство, потом обивает пороги за другим, затем торопится за третьей справкой, но, когда она у него на руках, оказывается, что первая бумажка уже не действует, срок годности у нее вышел, а таких бумажек ему нужно получить целую кипу. Вот и выходило, что евреи вроде бы и не против отчалить, но чиновничье отродье, которое везде одинаково, совало им палки в колеса самыми тошнотворными бюрократическими уловками: "Вот здесь у вас запятой нет, а вот здесь название неправильно написано, увы, не можем принять, отказ, следующий…"

Но теперь у меня развязаны руки. Здесь, в Вене, я сразу же наладил дело по одному простому принципу – все, что на пользу эмиграции евреев, то разрешено. Тут, конечно, тоже пришлось преодолеть множество препон, в первую очередь – самодурство руководителей общин. Я, видишь ли, наладил работу не только с местными властями, но и с представителями крупных еврейских общин, которых убедил спонсировать депортацию, а именно: богатые евреи должны субсидировать отъезд бедных. Но они окончательно спятили, устанавливая собственный курс валют! Даже в такой ситуации они пытаются и, что немаловажно, умудряются наживаться – и на своих, которые пытаются уехать, и на нас, которые этому способствуют. И мне, представь себе, приходится с этим мириться! А иначе мы никак не избавимся от этого сброда. Сейчас у меня в разработке потрясающая идея. Уверен, в Берлине ее примут с радостью (или я просто откажусь работать в этих условиях, когда исполнение зависит от факторов, на которые я элементарно не могу влиять). Эта идея в тысячу раз упростит процесс эмиграции. Я собираюсь отправить запрос во все необходимые ведомства: гестапо, валютный отдел, налоговый департамент, министерство финансов и иностранных дел, полицайпрезидиум и прочие, чтобы они прислали по одному представителю в наше управление по эмиграции. Этого будет достаточно, каждый станет винтиком одного механизма – эмиграционного конвейера. Только представь, все в одном здании, все движимые единой целью, все безотказные. Пришел еврей, обошел все кабинеты, везде быстро получил свои справки со всеми необходимыми печатями, а к вечеру уже может паковать чемоданы вместе со всем своим семейством, и adiós. Вот что значит слаженная работа всех служб! И я налажу ее, будь уверен. Налажу, несмотря на то что мне все мешают. Тот же штрейхеровский "Дер Штюрмер"[67] буквально топит меня, призывая, чтобы все европейские страны закрыли свои границы и не впускали евреев даже при наличии денег, которые я с таким трудом выбиваю для их депортации. И куда мне их девать, согласно логике этого писаки?! Мне передали, что в Дахау уже недовольны тем, что я отправляю столько партий, но, поверь, это лишь малая горстка того, что вы могли бы от меня получить. Берлин требует результата, уж простите…»

– Он сам ведет себя как типичный еврей, постоянно жалуется на свое существование, при этом отлично себя чувствуя. – Франц быстро пробежался глазами по письму. – Друг Штенке говорил, что Эйхман лично отправляет венских евреев за границу, чтобы они выбивали деньги для его так называемых эмиграционных фондов. Те привозят валюту, а она даже не подлежит сдаче в валютное управление! Ушастый и на это выбил разрешение. Кто-то говорил, что один американский комитет помощи выделил почти сто тысяч долларов на организацию депортаций. Одному черту известно, какие там суммы крутятся и сколько из этого прилипло к ручонкам Эйхмана. Он пишет, что вынужден прогнуться под курс валют еврейской общины, а я слышал, что евреи продают эту валюту по тому курсу, по которому указывает наш Адольф, и курс, говорят, грабительский: за тысячу фунтов, которые в банке стоят двенадцать тысяч марок, евреи должны платить тридцать, а то и все сорок тысяч. И они будут платить, поскольку ни одна страна не пустит к себе нищих евреев[68]. Так что не вижу, чем Эйхман отличается от остального «чиновничьего отродья», как вот он тут пишет, и от тех же евреев в лучшие для них времена.

Тоскливое понимание озарило меня.

– При таких раскладах эмигрировать сумеют немногие.

Я уставился на строящиеся невдалеке бараки.

Буквально за лето число евреев в лагерях выросло ровно в десять раз. Теперь эту массу обвиняли в незаконном пребывании в стране, следом подтянулись статьи за бродяжничество, сопротивление власти, хищения и укрывательство капиталов. Хотя, по мне, для сокращения бумажной волокиты я бы объединил это все в одну статью – еврейство. Везли еврейских врачей, которые, невзирая на новые правила, продолжали лечить арийцев, еврейских коммивояжеров, пытавшихся продать что-то арийцам, евреев, давших подписку о том, что покинут Германию, но оставшихся в рейхе, евреев с немецкими именами, которые отказывались использовать дополнительное имя (Израиль или Сара) для идентификации. Последние, целиком ассимилировавшиеся, не отличавшиеся от рядового немца ни одеждой, ни традициями, особенно злили охранников, так как без желтой звезды невозможно было определить их национальную принадлежность.

Выходных у нас не было уже давно, смены шли сверхурочно. Из-за огромного наплыва заключенных процедуру приемки сократили, и о соблюдении положенных мер никто уже не заботился: побыстрее бы принять, обработать, сдать и отправиться спать. Но нам, по крайней мере, еще было где размещать арестантов. Другие лагеря оказались менее готовы к такому валу. В одном Бухенвальде, где излишки приходилось размещать в сараях для скота прямо на соломе, за лето скосило почти сотню евреев, – правда, стоит отметить, что если своих заключенных мы отправляли прохлаждаться на торфяниках и постройках дорог, то бухенвальдские работали в каменоломнях, – в итоге Эйке даже распорядился о строительстве крематория прямо на территории Бухенвальда, чтобы охранникам не приходилось