Виланд - Оксана Кириллова

подушку на место. И ушла. И за что ты здесь зацепишься? Какие детали помогут тебе защитить меня?

Валентина смотрела на Лидию с любопытством и с неким вызовом одновременно.

– Вернемся к моему вопросу, – терпеливо произнесла Лидия, – сколько времени у вас заняло знакомство с дневниками?

Валентина усмехнулась, но ответила:

– Много там написано было, тетради толстые, почерк иногда сбивался, становился неразборчивым. Наверное, неделю.

– Что вы чувствовали, когда читали эти записи?

Лидия понимала, что задала сегодня первый сложный вопрос. Все предыдущие были фактическими, требующими не размышлений, но хорошей памяти. Здесь же женщине, сидящей перед ней, необходимо было копаться в себе и своих чувствах, чего она еще ни разу не делала. Но Лидии отчаянно нужны были ее эмоции, те эмоции, которые могли повлиять на общественное мнение и склонить суд в ее пользу. Да и самой Лидии нужны были эмоции, чтобы хоть как-то проникнуться к этой женщине, которая, казалось, делала все, чтобы настроить окружающих против себя.

– Отвращение? – произнесла Валентина.

Лидия устало выдохнула.

– Вы меня спрашиваете, а мне нужен ваш ответ, – произнесла она, утомленно качая головой.

Свидание № 2. После перерыва

– Так что вы чувствовали, читая эти дневники? – упорствовала Лидия.

– Там были отвратительные вещи, мерзкие, страшные.

По-прежнему в ответе сохранялась полувопросительная интонация, едва заметное уточнение, словно Валентина пыталась угадать, какого ответа от нее ждут, и удовлетворить этим ответом вопрошавшую. Лидия откровенно устала от этих словесных пикировок.

– Вы по этой причине сожгли их? – спросила она.

Валентина кивнула. Лидия ждала, что Валентина еще что-нибудь добавит, но та молчала.

– Вы ведь понимаете, как это усложняет нашу задачу? Если бы вы их сохранили, это могло нам очень помочь. Подобные вещи очень впечатляют присяжных, тем более с яркими подробностями от первого лица. Возможно, хоть одну тетрадь, несколько страниц? – Лидия старалась говорить мягко, без нажима. – Вы могли просто забыть, в такой ситуации это вполне объяснимо. Это не повлечет никаких дополнительных проблем, заверяю вас.

Валентина покачала головой.

– Я уложила эти тетради в пакет для мусора, вышла на задний двор и сожгла их дотла.

«Что и подтверждают остатки пепла с частицами оплавленного полиэтилена, найденные в металлическом баке для воды», – безрадостно констатировала про себя Лидия.

– Давно вы в Германии? – Она неожиданно переменила тему.

Вопрос был задан словно невзначай, рассеянно, пока она просматривала папку со своими записями. Валентину не удивила резкая смена темы.

– Лет пять-шесть… да, летом будет ровно шесть, – уперев взгляд в потолок, задумчиво произнесла она.

– Насколько я поняла, проблем с документами у вас не было. Все было без нарушений закона?

– Муж помог все оформить.

– Где вы познакомились? – Снова невзначай, будто для поддержания разговора, пока мысли сосредоточивались на главном.

– По объявлению. Есть такие газеты для знакомств с иностранцами.

– Я знаю, – кивнула Лидия.

– Мы некоторое время переписывались, потом он предложил приехать. Все сложилось неплохо, я осталась.

– Он был старше? – спросила Лидия.

– Он был старше, – ответила Валентина.

– Это муж помог вам найти место сиделки?

– Да, после развода мы сохранили дружеские отношения. В этом плане вы, немцы, молодцы. Вновь быстро становитесь людьми.

Лидия пристально посмотрела на Валентину. Ее не обижали подобные замечания, а скорее удивляли своей недальновидностью. Оставалось надеяться, что у Валентины хватит ума не позволять себе подобных высказываний в суде.

– Как он узнал об этой работе?

– Его дочь рассказала, что у подруги по соседству живет семья, которая ищет сиделку для своего старика. Клара сказала, что я могла бы попробовать. Клара – хорошая девушка, у нас с ней всегда были замечательные отношения, даже после развода с ее отцом.

Валентина улыбнулась, вспомнив о приятном ей человеке. Затем вновь посерьезнела:

– Вы уже разговаривали с Кларой? Она злится на меня?

•••

Новости о возможном присоединении Австрии к Германии будоражили многих, но Франц в их число не входил. К моему удивлению, он назвал эти события вполне предсказуемыми.

– Я имею в виду попытку фюрера провернуть это, – пояснил он, – а вот чем это закончится, другой вопрос. А впрочем, отныне Австрия сама за себя.

Несмотря на собственные заверения, Лондон по-прежнему не реагировал на передвижение наших войск, Париж пытался справиться с собственным политическим кризисом, Муссолини также дал понять, что не против немецкого вступления в Австрию, а большего фюреру, судя по всему, и не надо было. Одиннадцатого марта рано утром войска вермахта, в составе которых были служащие охранных частей Дахау, всеми правдами и неправдами пропихнутые туда Эйке, вошли на территорию Австрии. Местная армия капитулировала, не оказав никакого сопротивления, что было весьма кстати: вернувшиеся солдаты со смехом рассказывали, что все было настолько стремительно и скомканно, что их даже не успели обеспечить горючим и картами местности. Многие танки были заправлены лишь наполовину, а движение войсковых частей осуществлялось по… туристическому справочнику Бедекера! Благо его достоверность была на высоте. В итоге часть бронетехники просто встала в пути, ожидая подвоза горючего, те же, кому удалось добраться до Австрии, жадно присосались к местным бензоколонкам.

– Закончилось бы знатным позором, если бы местные не помогли с грузовым транспортом, – смеялись охранники, которым довелось побывать там, – толпы ревели от восторга, завидев нас.

По их словам, местные полицейские заранее раздобыли повязки со свастикой и к появлению наших солдат разгуливали уже в них.

– Да что там, монашки флагами со свастикой махали!

– Давно меня так знатно не встречали, цветами осыпали! Девчонки местные рыдали от счастья, на шею кидались с поцелуями, клянусь! Хотел бы я еще разок туда вернуться.

Судя по всему, как фюрер и заявлял в своих выступлениях, обычные австрийцы давно мечтали о воссоединении. Поговаривали, что до прихода вермахта Вену трясло от недовольств и беспорядков, – стрельба и грабежи средь бела дня были там делом обычным. Теперь-то наши солдаты наведут порядок.

Позже по радио передали первую речь Гитлера из Вены, объявившего, что немцы пришли в Австрию не как завоеватели, но как освободители. В его голосе слышалось ликование. Я вспомнил его описание жизни в Вене: она пережевала и выплюнула его, бесславно и безжалостно, в голод и холод. Ходили слухи, что ему даже приходилось ночевать в приюте для бездомных. И вот он с триумфом вернулся в город, который когда-то не оценил его и обрек на нищенствование. Вернулся без жажды мести, но с благородной целью, как было до́лжно истинно великому правителю, – восстановить историческую справедливость.

Тема аншлюса смаковалась целыми днями – без единого выстрела фюрер увеличил население рейха на семь миллионов.

– А главное, ни Англия, ни Франция даже не пикнули! – с удовольствием заметил долговязый Улле.

– Думаю, в этом и состояла главная цель аншлюса – проверить реакцию, – сказал Франц, – уверен, теперь мы обратим взгляд в сторону Судет.

– А почему бы и нет, – подал голос Карл, – фюреру под силу исправить все ошибки истории и стать во главе германских народов старой доброй Священной Римской империи. И кто скажет, что цель эта не благая? Таких нет, народ ликует.

– Народ ликует, пока завоевания даются бескровно, – заметил Франц.

– С кровью, бескровно, – вмешался Штенке, – в Чехословакии живут больше трех миллионов немцев. Они имеют право на самоопределение, и рейх обязан защитить их, ведь они не виноваты, что оказались по ту сторону границы в результате преступления восемнадцатого года.

– Правильно Штенке говорит, – поддержал его Карл, – речь идет всего лишь об исторической справедливости. Мы освободили Австрию, и что же? Забыть про остальных? Уверен, немцам в Судетах тоже не сладко живется. В газетах пишут, что чехи их притесняют, местное отделение партии зажимают, это дурно пахнет.

– Газы пускают обе стороны, – усмехнулся Франц, – даже сквозь скрупулезно выверенные и гладко причесанные заметки нашего министра пропаганды ощущается ядреная вонь. Как с Австрией, уже не получится, нам нужен конфликт в Судетах, чтобы оправдать вступление войск в Чехословакию. Помяни мое слово, Карл, совсем скоро он возникнет.

Воцарилось молчание. Все смотрели на Франца. Мы с Ульрихом незаметно переглянулись, оба готовые в любую секунду кинуться разнимать Франца со Штенке, а если понадобится, то и с остальными.

– Я не понял, Ромул, – медленно и с нажимом произнес Штенке, – ты обвиняешь фюрера в намеренной провокации?

– Я всего лишь предсказываю, как будут развиваться события в той области. Для этого не нужно много ума, Штенке. Интереснее другое, этот выпад Англия тоже проглотит?

Как и предсказывал Франц, ситуация с Судетами развивалась стремительно. Сообщения о столкновениях наполнили газеты: каждый день появлялись тревожные статьи о жестоких издевательствах чехов над немецким меньшинством. Заголовок «Чешские звери избили беременную немку» накалил ситуацию до предела.

– Будто одного избиения мало, они еще и надругательство приплели, – вздохнув, произнес Франц и передал мне газету.

Я возблагодарил небо, что на сей раз мы были одни. Я устал быть в постоянном напряжении из-за опасных мыслей Франца, высказанных вслух в присутствии других, но мои увещевания следить за языком на него не действовали. Он был человеком с четкими и непоколебимыми взглядами, понять которые мне до сих пор до конца не удалось. Он всегда бил