Пьяная Россия. Том второй - Элеонора Кременская

Истериком оказался пьяненький художник по прозвищу Коленька. А товарищем его, тенью следовавшим за Коленькой, родной брат Серега.

Коленька порывался из рук брата, тяжело дыша, он вырывался, но Серега оставался непреклонен.

Наконец, Коленька сдался и тяжело повис на руке у брата. У него были большие страдальческие глаза и изящно очерченный рот. Он постоянно вздрагивал и испуганно глядел вокруг.

Более трусливого человека, чем Коленька было бы трудно сыскать на всем белом свете. Он боялся всего. Улицу не мог перейти спокойно и, если не было перехода со светофором, он искал, где есть. Для того долго шел по тротуару, а переходил только с народом, один никогда, всегда стоял и ждал пока кто-нибудь из людей не подходил.

Боялся автобусов, автобусы ездили иногда непозволительно быстро. Передвигался Коленька только на троллейбусах и на трамваях, потому что они, по его мнению, ездили медлительно.

Темноты он не переносил и спал с настольной лампой.

Боялся собак и мальчишек, даже кошек обходил далеко стороной. Собаки могли напасть и искусать, мальчишки могли бросить камень летом или снежок зимой, ну, а кошки, по его мнению, могли исцарапать. Но особенно сильно Коленька боялся пьяных людей, хотя и сам пил. Но пил всегда в одиночестве, дома и при этом нервно оглядывался на людную улицу за окном, будто ожидая, что вся эта улица вместе с народом вот сейчас влезет к нему в окошко с угрозами и агрессией, пил он, чтобы избавиться от страха и стать хотя бы немножко посмелее.

Однажды, к нему привязались двое пьяных. Один уже достал нож, а другой угрожал палкой. Коленька попытался убежать от них, но пьяницы быстро догнали, прижали к стенке, обдавая тошнотворным запахом перегара. Он панически трясясь вдруг выдал такую высокую ноту, что пьяницы отшатнулись от него. А, когда он, ободренный их реакцией, завизжал, будто девчонка, они вообще его бросили и отошли, изумленно глядя и Коленька дал деру.

Он боялся лифтов, потому что они могли застрять. И на свой седьмой этаж поднимался пешком, рассказывая своему мрачному брату, как это полезно для здоровья. Брат смотрел угрюмо и не верил Коленьке.

Но особенно сильно Коленька боялся смерти. В детстве старая бабка читала ему библию. Почти ничего из нее он не понял. Вот только запомнил, как Бог испытывал одного мужика и тот потащил на жертвенник собственного сына. И уже занес над ним нож да только Бог его остановил… Коленька из всего этого понял одно: Бог жесток, раз так испытывает людей… Но еще больше его испугала геенна огненная. Старая бабка как-то показала ему стену в церкви, прямо у входных дверей. Он увидел красных чертей и грешников в котлах. В кровавом зареве обреченно вздымали руки к далекому небу несчастные осужденные. Коленька надолго запомнил слова бабки о зле, которое не должен творить и тогда, может быть, он не в геенну огненную упадет, а попадет все-таки на небеса, в рай, где светлые ангелы поют славу жестокому Богу…

Жил Коленька вместе с братом в одной квартире. Серега был женат и жена его, полная добрая баба, любившая Коленьку, как брата, внезапно схватилась за сердце и рухнула на пол. Через короткое время приехала «скорая помощь», увезла ее в больницу, но потом Серега сопровождавший жену, вернулся домой и сказал встревоженному Коленьке, что жена умерла. Коленька взвизгнул, картины из детства сразу же пронеслись перед его мысленным взором, заскакали вокруг него радостные черти и он, подскочив, ринулся в двери, вон, на улицу. Черти еще гнались за ним какое-то время, но после вынуждены были отстать, наверное, вернулись за женой Сереги. Коленька всхлипывал, шатался, присаживался куда-нибудь, тяжело дыша и снова подскакивал, мчался вперед, боясь, что черти вернутся и утащат его в геенну. Таким мы нашли его в начале рассказа. И мрачный горюющий о своей беде брат нашел в себе силы отыскать безумного родственника, потому как он был человечен. Нет, Серега не страдал повышенной чувствительностью, не сыпал словами о прекрасном направо и налево, не призывал подавать милостыню страждущим и нищим, как это делает большинство христиан. Он просто знал, что брат у него маленько не от мира сего и знал, что Коленька без него погибнет. Обладая прямой и чистой душой, он спокойно выдерживал недоумения по поводу возни с братом, которые ему, нет-нет, да и высказывали соседи и знакомые… Работяги с завода его понимали и поддерживали, не делом, так словом. На заводах, где руки в мозолях и трудно, нет места шушере. А только так Серега и обзывал всех тех, кто советовал сдать брата в интернат для умалишенных.

Серега любил выпить. Он пил всегда и неизменно рюмку водки за ужином, после смены. И никто в доме, кроме него не смел тронуть водку ни под каким предлогом. Только в выходной доставалось красное вино для Коленьки, и ему дозволялась маленькая рюмочка, с которой он мгновенно пьянел и уже ничего не боялся. Но бывало, он улучал момент, выкрадывал драгоценную бутылку и наливал себе сам, выпивал торопливо, а потом остаток дня мучился совестью. И доведенный до отчаяния, будил посреди ночи Серегу, винился, стоя на коленях, плача возле его кровати. Жена Сереги просыпалась, спускала полные ноги на пол и ступала в широкой простой сорочке к Коленьке. А когда она обнимала его за голову, Коленка переставал плакать, тихонечко засыпал, съезжая на мягкий ковер, ему казалось тогда, что это его обнимает мама. Она тоже была очень доброй и очень полной женщиной. Серега вставал, брал легкое измученное страхами тело Коленьки на руки и относил к нему в комнату, в кровать. Здесь, он смотрел некоторое время на брата, тяжело вздыхая, шел в кухню, прятать куда-нибудь бутылку с вином, чтобы избавить Коленьку от искушения снова выпить. Так они жили, пока не умерла жена Сереги. Бог не дал им детей. И у Сереги остался только Коленька.

После похорон, на которые Серега брата не взял, был накрыт поминальный стол. И Коленька тут присутствовал. Он очень нервничал, беспрестанно кусал ногти и оглядывался по сторонам, словно ожидая, что из-за шкафа или из-под кровати выскочит черт.

Гости тихо беседовали, чинно кушали и только Серега изредка мрачно вглядывался в брата, стараясь понять, что от него следует ожидать. Он совершенно не представлял себе, как справиться теперь с братом, помощь жены была просто бесценна. Ему самому впору было вздрагивать и трястись от страха перед ужасом грядущих лет возни с безумцем.

После поминального обеда Коленька занялся посудой. Тщательно перемыл тарелки, подмел и вымыл пол. Устал, посидел, вскочил и побежал в ванну стирать. Белье, еще замоченное женой Сереги, так и мокло в тазу. Серега только молча ходил за братом. Коленька по дому никогда ничего не делал, а тут такое…

А ночью Коленька рисовал. Краски казались ему живыми и очень капризными. Одни не желали, чтобы он макал в них кисть, и метались по палитре. Другие делались невидимыми и их приходилось уговаривать шепотом, чтобы не разбудить брата, проявиться. Третьи просто не желали даваться в руки, ускользая и требуя скрипучими противными голосами, чтобы он оставил их в покое. К утру, Коленька закончил картину. И вставший в дверях Серега обомлел, увидев на сыром еще холсте жену в белой ночной сорочке стоявшей босиком на голубых облаках. Коленька, уронив руки, плакал навзрыд и бессвязно бормотал, что такую добрую женщину никак не могут выкинуть в геенну. И Сереге ничего не оставалось делать, как тяжело вздохнув, подойти, обнять за голову плачущего брата, как раньше обнимала жена и Коленька после непривычной ласки, Серега никогда не нежничал с ним, сразу же заснул. Лежа в мягкой кровати, куда, конечно же, был перенесен сильными руками своего надежного брата, он улыбался сквозь слезы, ему снилась жена Сереги. Она стояла на облаках и махала оттуда рукой, мол, все хорошо, не плачь, родной, все хорошо…

1987 год

Двойники

В Ростове Великом Веронику все устраивало. Спокойный городок, неторопливые практичные люди. Устроилась работать по специальности, бухгалтером. Сын пошел в гимназию. И дом, а главное, конечно же, дом оказался на редкость ухоженным, добротным, даже ремонта не потребовалось делать. Рядом с домом раскинулся чей-то яблоневый сад, и из-за забора выглядывала красная крыша, там кипела жизнь и сквозь щель в заборе Вероника углядела маленький синий трактор во дворе, груженную сеном телегу и крутобокого мерина, тяжело вздыхающего, как видно, о своей нелегкой судьбе. Больше ничего не было видно, но и так ей стало понятно, что соседи – люди хозяйственные, вон все, как ухоженно и чисто у них.

Она открыла двери своего дома, надо было прибраться, помыть многое, еще вот и окна… Дом ей продали вместе с мебелью. Красивые резные шкафы и столы, несомненно ручной работы она рассматривала с удивлением, такая мебель была бесценна, стоила дорого, а Веронике ее отдали практически бесплатно. В одной из комнат она нашла фотопортрет молодой женщины невероятно похожей на саму Веронику. Женщина эта стояла, опираясь на руку очень интересного мужчины. Несколько минут Вероника растерянно рассматривала своего двойника, потерла лоб, встряхнула головой, избавляясь от наваждения. Надо было приниматься за дела, съездить в магазин за постельным бельем и занавесками, в общем, дел до вечера делать, не переделать.