Пьяная Россия. Том второй - Элеонора Кременская

7

Валерка в раздумье подошел к мутному окну в своей комнате. Дверь он крепко запер изнутри и придвинул тяжелую тумбочку. На всякий случай забаррикадировался. Он очень боялся попасть в тубдиспансер.

И потому постоянно торчал то у окна, то у дверей, приглядываясь и прислушиваясь к сужающейся вокруг него ловушке, панически обдумывая, как ему уйти от создавшегося опасного положения.

И только под вечер он смог расслабиться, справедливо рассуждая, что представители соответствующих служб, могущие причинить ему какой-либо вред уже разбрелись по своим домам, Валерка оделся, отодвинул тумбочку, отпер двери и высунул нос в коридор.

На кухне привычно гремели кастрюлями соседи, в далекой ванной гудела стиральная машина, все было, как всегда. И он вылез из своей берлоги, почти успокоенный скатился по ступеням лестницы вниз, со своего второго этажа, мимо дремлющей вахтерши, на улицу.

Был вечер, жара схлынула и долгожданная прохлада выгнала на улицу молодых матерей с маленькими детьми. Валерке, как на зло на каждом шагу попадались карапузы. А, между нами говоря, он терпеть не мог маленьких детей и когда такое чадо оказывалось просто даже в одном салоне троллейбуса с ним, он кривился и бесился, одаряя ненавидящим взглядом и детенка, и его родителей. Особенно он не переносил визжащих и кричащих детей, его начинало тогда колотить в какой-то истерической мелкой дрожи. Худые пальцы его начинали описывать круги и судорожно подергиваться. Но он особо не выступал, потому что понимал – это бесполезно. На стороне плаксивых детей и их родителей тут же окажется общественное мнение и чего доброго Валерка из-за своих выступлений загремит в милицию, а оттуда в психушку. Он по-возможности терпел… или убегал, последнее он проделывал чаще, даже, если опаздывал на работу, все равно вскакивал со своего места и шумно кидался к дверям, например, троллейбуса, выскакивал на улицу, обязательно, одарив по дороге злобным взглядом мамашу и ее ребенка. И, если мамаша замечала этот взгляд, надолго впадала в ступор, не понимая, что все это значит и кто такой этот тип?

Он вызывал у людей отвращение и жалость, одновременно. Желтое лицо и спутанная грязная борода заставляли случайных прохожих оглядываться на него. А когда он заговаривал с кем-либо, то при этом глаза у него, то правый, то левый непрерывно подергивались. А губы полу скрытые в бороде все же заметно для собеседника кривились в презрительной усмешке. Он всех считал ниже себя и без конца хвастался знакомствами с известными людьми, большею частью надуманными, а подчас выдуманными им тут же, на месте…

Он обожал себя. Из его слов всегда выходило так, что своих коллег он осчастливил своим присутствием на работе и уже за одно это они ему должны быть благодарны. Он без конца вспоминал об облагодетельствуемых им писателях и поэтах, которым он задарма верстал их книжонки. И дико радовался вороватым депутятелам, которые за бутылку водки обращались к нему со своими листовками в надежде, что он бесплатно им всё сверстает и значит можно будет потратить казенные деньги, закатиться в сауну с девками и оттянуться. А глупый Терпелов топорщился и надувался, как тот петух и всё кукарекал о своей значимости.

Он на самом деле считал, что может дать попавшему в беду человеку дельный совет и в разговоре всегда перебивал, сводил тему к себе и к тому, что с ним случилось тогда или тогда. Он всё бубнил и бубнил о себе, не уставая поучать и сомневаясь в возражениях и доводах собеседников…

Между тем, Валерка купил пачку пельменей и две бутылочки боярышника. Возвращаясь той же дорогой домой, поднял взгляд от дороги и увидел свет в своей комнате, хотя помнил, что свет выключал. На миг остановился, но подумав, что может ошибся и все-таки свет оставил, продолжил свой путь. Но тут, чья-то большая тень скользнула мимо окна. И Валерка решивший, что в комнате обосновались враги и его могут схватить и водворить насильно в лечебное учреждение, замер. Остановился неподалеку от своей общаги, где ему хорошо было видно окно. А в окне грязный потолок и часть комнаты.

Внезапно, кто-то распахнул выцветшие занавески и Валерка охнул, на землю упали из враз ослабевших пальцев пельмени, покатились по асфальту, звеня бутылочки боярышника.

Гигантская фигура, не менее двух с половиной метров, а в комнате надо сказать, до потолка было метра три. Так вот, темная громадная фигура возникла в окне. Была она увенчана белыми рогами. Золотистые волосы топорщились над острыми ушами. Как во сне, остолбеневший от ужаса Валерка разглядел на почти черном лице фигуры большие человеческие глаза отливающие золотистым светом, орлиный нос и тонкие губы. От фигуры исходила уверенная и непоколебимая сила.

Позади Валерки кто-то остановился и тихонечко охнул, он оглянулся. Какой-то прохожий также не сводил глаз с рогатого гостя Валерки, очень хорошо видного из темноты вечера. Постепенно народу прибавилось. Толпа стояла завороженная и посреди людей Валерка пришел в себя.

Рогатый же не задергивая занавесок бродил неторопливо по комнате, уверенно рылся в книгах на полках, что-то читал, наклонялся к компьютеру, по всей вероятности он и компьютер включил. Вообще он вел себя так, как будто ждал кого-то. И Валерка понимал своей трусливой, подловатой душой, что рогатый ждет его и именно его.

Народ гомонил, в толпе обсуждали невиданное событие, делились догадками. Во всяком случае, Валерка не верил в розыгрыш, а это была основная версия, которую высказывали в толпе. Далекие от духовного мира, потомки советского безверия, русские люди незаметно для себя потеряли веру в Бога, а стало быть и в Черта. Потоптавшись, многие расходились, потому как желание отдохнуть от трудового дня оказывалось сильнее чьего-то розыгрыша. И постепенно, незаметно для себя Валерка остался один. Да он и был один, ну чем бы ему помогла толпа? Правильно, ничем. Со смертью даже посреди поля боя, посреди умирающих от ран товарищей, остаешься один. Всегда. Один на один со смертью…

Сам Валерка с трудом вспомнил господнюю молитву и принялся с натугой соображая, молиться, читая воззвание к Богу. Тут же и фигура ожидающая Валерку пришла в движение. Раскрыла створки окна, высунулась и посмотрела в сторону Валерки. Белые рога явственно светились в темноте вечера. Заревели испуганные малыши, вскрикнули испуганные мамашки, прогуливающиеся возле подъезда общаги. Рогатый на них не обратил никакого внимания, он внимательно глядел в сторону молящегося Валерки. А тот отступал, отступал и наконец, повернулся, пустился в бегство. Неподалеку стоял Крестобогородский храм. К нему и побежал напуганный Валерка.

Двери в храм по случаю вечерней службы были открыты и Валерка влетел в них стремительно, сбив по дороге парочку разглагольствующих о чем-то старух. Старухи злобно зашипели Валерке в спину. А он метнулся из притвора в зал и залез едва ли не к самому алтарю, бухнулся на колени и дрожал мелкою дрожью, все оглядываясь и все ожидая, что рогатый вот-вот войдет в двери храма. Но служба шла, а черт никак не шел. Постепенно Валерка успокоился, принялся размышлять, все больше и больше убеждая самого себя в версии очевидцев произошедшего, в версии толпы. Наверное, действительно его кто-то разыграл. Ну, мало ли дураков, а неприятелей у него еще больше.

Убедившись, что на самом деле ему ничего не угрожает и настоящий рогатый не мог за ним придти вот так нагло, посреди дня, Валерка встал с колен, отряхнулся и не обращая внимания на молящихся, пошел вон.

Он подошел к своей общаге и остановился, окно его было темно, створки затворены, занавески задернуты. Вздохнул свободнее, надеясь, что вероятно рогатый ему почудился. Взошел по лестнице. Подошел к своей двери и обомлел, комната была отворена, дверь распахнута настежь, замок валялся тут же под ногами, а из кухни выглядывали соседи.

Соседи крикнули, что уже вызвали милицию. Они почти ничего не видели, только заметили, как кто-то черный стремительно вырвался из его комнаты и покатился по ступеням лестницы вниз, а кто, что, заметить не успели.

Валерка отступил и сел возле стены в коридоре, в голове его крутилась только одна мысль:

«Все! Это конец, черт еще вернется за мною».

8

Я полюбила гулять по туннелям и часто заходила, таким образом, в Поднебесную. Когда Аггел отсутствовал, а это происходило довольно таки часто, я с его предварительного позволения заходила в его покои и бродила по комнатам, которых оказалось, довольно много. Но особенно нравилась мне одна большая комната с высоким потолком из резного красного дерева, я назвала ее библиотекой. В деревянных шкафах от пола до потолка за стеклянными дверцами хранились бесчисленные собрания книг. Среди изданных и прочитанных были и неизданные еще в нашем мире и даже ненаписанные, датированные столетием вперед. Я с любопытством прочитала их, но быстро разочаровалась, написано все то же, любовь да ненависть, только с примесью роботов, космических кораблей и альтернативной энергией, которую, итак, давно пора было бы уже открыть. Но все-таки несколько авторов привлекли мое ненасытное внимание, их книги были хороши, написаны ярко и свежо и неважно было о чем они писали, главное, что со страниц книг смотрели их талантливые души. Тексты этих книг блистали и искрились великолепными сочетаниями литературных находок и читать их было весьма приятно.