Восставая из рабства. История свободы, рассказанная бывшим рабом - Букер Т. Вашингтон

мне. Я обнаружил, что индейцы мало чем отличаются от других людей. Как и все, они радовались похвале и обижались на дурное обращение. Эти молодые люди постоянно старались улучшить условия моего пребывания в Хэмптоне, как-то подбодрить меня. Все они очень болезненно реагировали на необходимость остричь длинные волосы, перестать носить пончо и бросить курить. К сожалению, я, как никто другой, знал, что белый человек никогда не признает другую расу равной себе, пока ее представители не будут вести себя как принято в его обществе, одеваться определенным образом, есть такую же пищу, верить в того же Бога и говорить на том же языке.

Если не считать трудностей в освоении английского, индейцы походили на остальных студентов. Мне было приятно наблюдать за тем, как темнокожие помогают им в учебе. Несколько человек выступали против приема индейцев в Хэмптон, но таких было меньшинство. В основном темнокожие студенты с радостью соглашались на то, чтобы в их комнату подселили индейца, который таким образом мог быстрее обучиться английскому и приобрести цивилизованные привычки.

Я часто задавался вопросом, есть ли в этой стране учебное заведение для белых, где студенты приветствовали бы приход более чем сотни товарищей другой расы так же радушно, как эти черные студенты в Хэмптоне встречали краснокожих. Мне много раз хотелось рассказать белым студентам, что они растут в нравственном отношении, когда помогают развиваться другим. Чем более слаб человек, чем более он нуждается в вашей помощи, тем она ценнее, тем лучше становитесь вы сами, оказывая ее.

Это напомнило мне об одном случае с достопочтенным Фредериком Дугласом. Однажды ему довелось путешествовать по Пенсильвании, но из-за цвета кожи он был вынужден ехать в багажном отделении, несмотря на то что заплатил полную цену за билет в первом классе. Несколько белых из вагона первого класса пришли к нему, чтобы извиниться за те унижения, которые пришлось пережить писателю. Мистер Дуглас, сидевший на деревянном ящике, выпрямил спину и ответил: «Они не могут унизить Фредерика Дугласа. Никто не в силах попрать человеческую душу. Не я оскорблен таким обращением, а те, кто мне его наносит».

Оказавшись в той части нашей страны, где закон предписывает разделять расы в железнодорожных поездах, я однажды наблюдал курьезный случай, который показал, как трудно иногда понять, где начинается черный и заканчивается белый.

В этом поезде ехал человек черной расы, но его кожа была настолько светлой, что даже эксперту стоило бы большого труда классифицировать его как темнокожего. Он находился в той части поезда, которая была отведена для цветных. Кондуктор приблизился к нему и застыл в нерешительности, опасаясь отправить в вагон для белых человека, которого могут счесть темнокожим. С другой стороны, окажись пассажир белым, служащий мог унизить его вопросом о цвете кожи. Кондуктор внимательно осмотрел этого человека, изучил его волосы, глаза, нос и руки, но все равно выглядел озадаченным. Наконец, пытаясь разрешить задачу, он наклонился, чтобы увидеть ноги мужчины. Заметив его действия, я сказал себе: «Это наконец все решит». Так оно и случилось: кондуктор удостоверился в том, что перед ним темнокожий, и позволил ему остаться в вагоне. Я поздравил себя с тем, что моей расе повезло, ведь она не потеряла одного из своих членов.

Как показывает мой опыт, истинного джентльмена можно определить по его обхождению с представителями расы, менее удачливой, чем его собственная. Это объяснит все более доходчиво, чем поведение южного джентльмена старой школы во время общения с его бывшими рабами или их потомками.

Примером того, что я имею в виду, может послужить история, рассказанная Джорджем Вашингтоном, который однажды встретил на дороге цветного человека. Мужчина вежливо приподнял шляпу, а политик сделал ответный приветственный жест. Друзья раскритиковали Вашингтона за его поступок, на что тот заявил: «Неужели вы думаете, что я позволю бедному, невежественному цветному человеку быть более вежливым, чем я?»

Когда я был ответственным за индейцев в Хэмптоне, со мной произошла пара случаев, которые иллюстрируют любопытные особенности восприятия разных рас в обществе. Один из индейских юношей заболел, и я должен был отвезти его в Вашингтон и под расписку передать министру внутренних дел, чтобы его вернули в западную резервацию. В то время я был довольно невежественен в отношении того, как устроен мир. Во время нашего путешествия на пароходе раздался звонок на обед, и я не входил в столовую до тех пор, пока большинство пассажиров не закончили трапезу. Затем мы вместе с моим подопечным направились в обеденный зал. Официант вежливо сообщил мне, что индейца будут обслуживать, а меня – нет. Для меня оставалось загадкой, откуда он знает, где проходит эта граница, ведь у нас с индейцем был примерно один цвет кожи. Однако стюард, похоже, был экспертом в этом вопросе. От властей в Хэмптоне я получил предписание остановиться с юношей в одной из гостиниц Вашингтона, но, когда я пришел туда, портье заявил, что будет рад, если индеец остановится у них, однако меня он разместить в номере не сможет.

Схожий случай я наблюдал в одном городе, который в момент моего приезда буквально бурлил от возмущения. Градус гнева общественности был столь высок, что я опасался суда Линча[126]. Поводом для волнений послужило то, что темнокожий мужчина остановился в местном отеле. Однако в ходе расследования выяснилось, что этот человек был гражданином Марокко, хотя, путешествуя по Штатам, и говорил на английском. Как только стало известно, что он не американский негр, от негодования не осталось и следа. Тем не менее человек, который невольно взбудоражил горожан, счел благоразумным после этого не говорить по-английски.

В конце первого года кураторства над студентами-индейцами мне предложили работу, которая, как я теперь понимаю, подготовила меня к открытию университета в Таскиги. Генерал Армстронг обнаружил, что довольно много темнокожих юношей и девушек хотят получить образование, но не могут себе этого позволить. У них попросту не было возможности накопить достаточное количество денег, чтобы оплатить еду и книги в процессе обучения. Генерал задумал открыть вечернюю школу для этой молодежи. Туда должны были принимать только одаренных юношей и девушек при условии, что они будут работать по десять часов в день, а вечером еще два часа учиться. За работу предполагалось выдавать сумму чуть бо́льшую, чем было необходимо для покрытия расходов на питание. При этом основная часть их доходов шла в бухгалтерию института. По окончании студентами вечерней школы эти средства позволяли им оплатить свое содержание за время обучения в Хэмптоне. Таким образом, они не только получали начальное образование и