Честь - Умригар Трити

— Я тут подумал, — сказал Мохан, — я могу попросить отца взять Мину на работу. Пусть выполняет разные мелкие поручения по хозяйству, а взамен дадим ей крышу над головой. Абру отправим учиться в школу.

— Думаешь, он согласится? — с надеждой произнесла Смита.

— У них есть повариха с проживанием. А уборкой занимается Рамдас. Будет немного неловко. Повариха никого не пускает на кухню. Но мы что-нибудь придумаем.

— Мохан, это было бы идеально.

— Это будет непросто, — ответил он. — К тому же Мина может и не захотеть переезжать.

— Что значит «может не захотеть»? Почему не захочет? Ты же сам видел, как ей одиноко.

— Амми. Ты забыла про амми. Думаешь, Мина так легко ее бросит?

— Бросит? Мохан, амми ненавидит Мину. И винит в том, что случилось.

— Именно. Мина тоже себя винит. Она согласна с амми и считает, что Абдул умер из-за нее. Поэтому она может считать себя обязанной остаться. К тому же мои родители вернутся лишь через несколько месяцев.

Надежда вспыхнула и погасла. А как было бы здорово сегодня подарить Мине этот лучик надежды. Смита не сомневалась, что родители Мохана отнеслись бы к Мине по-доброму. Но она также знала, что Мохан верно оценил характер Мины и ее почти вассальную преданность свекрови.

Она вспомнила, как рассердилась мама, узнав, что Асиф подкупил Сушила, чтобы тот помог им продать квартиру. Зенобия обвинила его в сотрудничестве с человеком, который преследовал их и запугал их детей. «Где твое самоуважение, Асиф? Или мне звать тебя Ракешем? — издевательски произнесла она. — Сначала ты продал свою религию. А теперь свою честь?»

Смита с Рохитом тогда сразу заняли сторону матери. Но спустя годы Смита преисполнилась глубокой благодарности к отцу. Папа сделал все необходимое, чтобы обеспечить семье безопасную жизнь. Он не сдался, хотя сам пребывал в глубоком отчаянии. И был вознагражден за готовность пойти на компромисс: когда его временный контракт закончился, в университете его взяли на пожизненную должность. Мама пошла работать волонтером в местную библиотеку, у нее тоже началась новая жизнь; Рохит женился, открыл свой бизнес и, кажется, даже был счастлив. Смите вдруг захотелось позвонить папе и поблагодарить его за все, чем он ради них пожертвовал и что сделал. Нет, лучше поблагодарить его лично, когда приедет; она отведет его в его любимое кафе в Колумбусе[68] и расскажет о неожиданной поездке в Индию. Папа простит ее за то, что она ему лгала, ведь его любовь к ней непоколебима и безусловна.

— Я с ней поговорю, — сказала Смита.

— С кем? — ответил Мохан.

— С Миной. Сегодня же. Я… расскажу, что случилось со мной, если будет нужно. И попробую объяснить, как важно уехать подальше из этого проклятого места. Если не ради нее, то ради ребенка. — Мохан молчал.

— Что? — сказала Смита. — Думаешь, не стоит?

— Не знаю. Не уверен. — Он снова замолчал. — Мне просто кажется, что мы уже и так ей сильно навредили. Такие, как мы. Когда Мина лежала в больнице, Анджали спасла ей жизнь. И это хорошо. Это похвально. Но потом она решила использовать ее для своих целей. Для борьбы, из которой Мина никогда бы не вышла победителем.

— Я знаю. Но я хочу…

— Откуда ты знаешь? — спросил Мохан. — Откуда знаешь, что ей будет лучше, если она уедет из Бирвада?

— Как можно в этом сомневаться? — Смита не пыталась скрыть изумление. — После всего, что я рассказала тебе о том, что случилось с моей семьей?

— Но откуда ты знаешь, что ее ждет счастливый финал? — сказал Мохан. — Даже в твоем случае, Смита, — откуда ты знаешь, что не была бы счастлива здесь? Рано или поздно, спустя много лет? Послушай. Я не пытаюсь оскорбить тебя или твою семью. Я просто вижу выражение твоего лица, когда мы едем и ты смотришь за окно.

— И что это за выражение?

— Голод. Как будто у тебя отняли дорогую вещь. И ты хочешь ее вернуть.

— Брось, Мохан, — отмахнулась Смита. — Не придумывай.

Он нахмурился.

— Как это?

Ей казалось, что Мохан, несмотря на все, что она ему рассказала, все же хочет, чтобы она любила Индию, как любил ее он. Но она не могла ему в этом признаться. К тому же он был прав. Она злилась на него, потому что его наблюдения оказались верны и затронули ее за живое. Ее отношение к Индии с момента приезда осложнилось, и Мохан оказался вовлеченным в ее внутренний конфликт. Его резкая оценка заставила ее почувствовать себя уязвимой, слова разрушили броню, без которой ей сложно будет находиться в Индии оставшееся время.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А потом она подумала: «А зачем мне броня? Что мне терять?» Долгие годы она цеплялась за мечту и представляла, как ее бывших соседей мучает совесть, как они обвиняют друг друга в равнодушии; как тетя Пушпа осознает, что ошибалась, и вдова Дилипа признается, что муж ее всегда сожалел, что поступил так с отцом; как Чику говорит, что ему стыдно за вероломство матери. Но теперь Смиту словно осенило: она поняла, что все это выдумки, застывшие во времени фантазии двенадцатилетней девочки о мести. Неудивительно, что реальность не стала идти у нее на поводу и ей подыгрывать.

Смита взглянула на Мохана, на его поджатые губы. В этот день, полный страшных потрясений, ей не хотелось вступать с ним в бессмысленные споры.

— Пожалуй, ты прав, — сказала она. — Я уже ни в чем не уверена.

— Я тоже.

Они вздохнули, и напряжение между ними ушло.

Книга четвертая

Глава тридцать четвертая

Когда судья-сахиб огласил вердикт, в мое тело прокрался холод и остается там до сих пор. Ужасные слова амми, полные яростного презрения, не помогли его развеять. Теплые ручки Абру, потянувшиеся ко мне, как только я вошла в дом, его не растопили. Я лежу с дочерью в нашей старой хижине и жду Абдула, но он сегодня не пришел. Наверное, как и амми, злится на меня. Мысль эта ранит мое сердце. Неужто Абдул считает, что я подвела его в суде еще много месяцев назад, когда поведала судье свою историю?

Во время прошлого интервью Смита спросила, каким я вижу свое будущее после того, как мои братья сядут в тюрьму. Я тогда увидела перед собой длинную пустынную дорогу. Представила, как делаю одно и то же день изо дня: готовлю, убираюсь, переживаю, заговорит ли наконец Абру и как я буду оплачивать ее обучение в школе. Каждый проклятый вздох в этом мире я делала бы ради дочери.

Но теперь я знаю, что шакалы, убившие Абдула, снова могут явиться за мной в любой момент. Не боясь правосудия, они придут за мной, за амми и даже за Абру. И я не смогу выполнить единственную обязанность, ради которой пришла на эту Землю, — защитить своего ребенка.

Уходя из конторы Анджали, я взяла ее за руку и поблагодарила за все, что она для меня сделала. Ее нос покраснел.

— Поцелуй Абру за меня.

— А вы сами приезжайте и поцелуйте ее.

— Приеду. Когда буду в ваших краях, обязательно зайду.

По ее тону, по тому, как она отвела взгляд, я поняла, что больше никогда ее не увижу.

— Вы были моей фаришта, — сказала я. — Я никогда вас не забуду.

Анджали заплакала.

— Жаль, что мы проиграли. Я так старалась, но подвела тебя, Мина. Прости.

Амми зовет. Хочет, чтобы я начала готовить ужин, как будто сегодня обычный день, а не день гибели последней ласточки надежды. Даже если я приготовлю вкусно, амми будет ворчать: вечно у нее все недосолено или пересолено, недоварено или переварено. Так она накажет меня за то, что я проиграла в суде. Амми хоть и отказалась говорить с полицией, но все же хотела, чтобы мы победили. Хотела отомстить за бессмысленную гибель сына.

Я беру дочь на руки и иду в дом свекрови.

Абру слышит их первой и удивленно отрывается от тарелки. Я смотрю в ее любопытное личико и тоже слышу этот звук, похожий на гром, гремящий где-то вдалеке. Звук приближается, и я понимаю, что это не гром, а барабанный бой.