Честь - Умригар Трити

Но Сушил не пожал протянутую руку.

— Есть одно условие.

Асиф ненадолго закрыл глаза, потом снова открыл.

— Говори.

— Пообещай, что не изменишь религию, когда уедешь из Индии. Что до конца жизни останешься индуистом.

Асифу стало искренне любопытно, и он с интересом посмотрел на сидящего напротив Сушила.

— А почему это для тебя так важно?

Тот, кажется, обиделся.

— Потому что это моя дхарма. Моя вера.

— Ясно, — кивнул Асиф. Хотя все равно не понял. Но выбора у него не было, поэтому он сказал: — Ача. Договорились.

— Не надо со мной договариваться. Поклянись.

Что за странное и непостижимое существо человек. Перед ним сидел бандит, который только что выбил у него большую взятку. И тот же бандит всеми силами пытался сделать так, чтобы четверо новообращенных в его веру остались в ее рядах.

Сушил недоверчиво прищурился.

— Ну так что? Клянешься или нет?

— Клянусь.

Но Сушил покачал головой.

— Поклянись жизнью детей. Клянись!

Рука Асифа под столом сжалась в кулак. Но его лицо осталось бесстрастным.

— Клянусь.

Уже после того, как они продали квартиру и почти все свое имущество, улетели из Мумбаи ночью и прилетели в Америку днем, уже после того как они обосновались в Америке и Асиф начал работать в университете, он думал о том, чтобы вновь принять ислам. И понял, что это невозможно. Во-первых, в паспорте стояло новое имя; оно же значилось на визе и в иммиграционных документах. Во-вторых, слишком много у него теперь было забот: он привыкал к новым методам преподавания, устраивал детей в новую школу, учился сам все делать по дому, ведь раньше за них все делали слуги. Да и в его сфере исследований лучше было публиковаться под индуистским именем.

Но все же главной причиной, почему он не стал менять имя второй раз, было обещание, данное Сушилу тогда, в ресторане. Сдержав слово, он почтил религию своих предков, пусть даже Сушил и вынудил его поклясться.

— Вах, — выдохнул Мохан. — Твой отец — замечательный человек. Сдержать слово, данное бандиту! Не каждый на такое способен.

Смита вспомнила, как они с братом злились, что отец сорвал их с насиженного места и заставил переехать в Америку. Как постепенно, когда они привыкли к новой жизни, гнев сменился благодарностью.

— Это правда, — сказала она. — Он лучший из всех, кого я знаю. Кроме присутствующих здесь.

Мохан удивленно взглянул на нее.

— Ого, йар, — сказал он, — это высшая похвала.

— Я серьезно. — Ей стало грустно, когда она это сказала. Мохан с папой никогда не встретятся. — А ты когда-нибудь приедешь в Америку? — спросила она. — Со мной повидаться.

— Обязательно, — без колебаний ответил он. — Иншалла.

— Если будет воля Божья, — перевела она. — Папа всегда говорит «иншалла».

Они замолчали. Проехали еще несколько километров, а потом Мохан поставил диск Кишора Кумара[67] и стал тихо подпевать.

— Зиндаги эк сафар хай сухана. Йахан кал кья хо кисне джаана?

— Красивая песня, — сказала Смита.

— Ты ее не знаешь?

— Кажется, не слышала.

— Очень популярная песня из индийского фильма. Слова такие: «Жизнь — прекрасное путешествие. Кто знает, что будет завтра?»

По дороге в суд они несколько раз послушали песню, чувствуя, что их совместное путешествие скоро закончится.

Глава тридцать вторая

Залюбовавшись зданием суда в готическом стиле, Смита ожидала увидеть внутри нечто столь же величественное. Но в длинном коридоре, ведущем в залы, было столько народу, что осмотреть интерьеры не получилось. Они протиснулись в зал заседаний номер 6В.

— Как на вокзале в час пик, — сказала она. — И как мы найдем Анджали?

Они прошли мимо кладовки, и Смита ахнула. От пола до потолка комната была завалена стопками пожелтевших документов, перевязанных веревкой. Пол устилали отдельные листки.

— Они что, так и не оцифровали архивы? — спросила она. Но Мохан не ответил, схватил ее за руку и потянул дальше, загородив ее своим телом, чтобы ни одна мужская рука не могла ее коснуться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Они вошли в большой зал заседаний с высоким сводчатым потолком. Здесь не было ни одного свободного места; люди заходили и выходили непрерывными потоками. Неужели они опоздали? Анджали предупредила, что вердикт по их делу могут огласить первым ввиду серьезности обвинения. Бросив взгляд на судейский стол, Смита с облегчением увидела, что судьи еще нет на месте. Но как она найдет Анджали в этом хаосе?

Она уже хотела ей позвонить, как кто-то окликнул ее по имени. Она обернулась и увидела Мину; та спешила ей навстречу. Она бросилась ей на шею.

— Диди! — воскликнула она. — Как я рада, что ты пришла. Я места себе не нахожу.

Смита обняла Мину и отстранилась. Сердце ее упало. Мина с трудом держалась на ногах. Лицо вспотело, глаза расширились от страха.

— Не бойся, — прошептала Смита и стала искать Мохана; сейчас она нуждалась в нем и рассердилась, что он куда-то запропастился.

— Где ты был? — прошипела она, когда он подошел.

Мохан показал на стоявшую рядом с ним женщину.

— Это Анджали, — сказал он.

На вид Анджали Банерджи было лет сорок с небольшим; у нее были короткие курчавые волосы и хмурое лицо, выражение которого как будто никогда не менялось. Она коротко улыбнулась Смите; ее рукопожатие было таким же твердым и отрывистым, как и манера разговаривать по телефону.

— Извините, извините, — поспешно сказала она. — Я смотрела только что список дел. Приход судьи отложили на полчаса. — Она увидела дрожавшую от страха Мину. — Здравствуй, Мина. Как ты?

Не дождавшись ответа, Анджали повернулась и ушла; они растерянно переглянулись и пошли за ней. Мохан нагнал ее, а Мина со Смитой спешили следом, взявшись за руки. Смита не возражала. Она уже не пыталась делать вид, что судьба Мины интересует ее исключительно как журналиста.

Они почти подошли к двери, когда рука Мины обмякла. К ним приближался Говинд. Смита напряглась. Арвинда поблизости не было.

— Шлюха, — без всяких преамбул бросил Говинд, обращаясь к сестре. — Потаскуха. Мы тебе покажем.

Мина жалобно пискнула.

— Судья у нас в кармане, — раздался голос за ее спиной, и Смита вздрогнула. Рупал. — Мы выиграем. Вот увидите.

— Анджали! Мохан! — крикнула Смита, но из-за шума в коридоре ее никто не услышал. — Мохан! — снова выкрикнула она, и он обернулся, растерянно глядя на нее. Потом увидел, что происходит, и поспешил к ним. Анджали бежала следом.

— Не смейте говорить с моей клиенткой, — рявкнула Анджали. — Я сообщу судье, и вас…

К ужасу Смиты, Рупал засмеялся.

— Пойдем, — велел он Говинду. — Оставь этих городских. Бог уже вынес решение в твою пользу.

Анджали отвела их в отдельный кабинет рядом с залом заседаний, где они сели вчетвером. Там она впервые заметила, как испугана Мина.

— Что сказал этот ублюдок?

Но у Мины отнялся язык. Она немо взирала на Анджали; слезы катились по щекам.

— Брат обозвал ее, — сказала Смита. — А тот, второй, сказал что-то вроде «судья у нас в кармане».

Она улыбнулась, надеясь, что Анджали сейчас рассмеется над таким абсурдным предположением. Но Анджали нахмурилась.

— Это очень плохо.

— Что значит плохо?

— Значит, они подкупили судью. Очевидно, это так.

Она говорила так спокойно, так деловито, что Смита рассердилась.

— Очевидно, это так?

— Простите, — вмешался Мохан. — Я не юрист, но… есть вопрос. Если так очевидно, что другая сторона подкупила судью, что мешает вам сделать то же самое?

Повисла долгая напряженная тишина. Нос Анджали стал цвета красной ржавчины.

— Я не стану так делать, — тихо ответила она. — Мы так не работаем. — Она бросила взгляд на Мину. — Мы ей все объяснили. Прежде чем взяться за дело. В нашей организации мы пытаемся изменить систему. Если мы… если мы влезем в эту грязную игру, как наши противники, общество мы не изменим, понимаете? Мы сыграем на руку системе.