Честь - Умригар Трити

— Кья хай? — Амми прикладывает руку к уху. — Свадьба? Так поздно?

Но я знаю, что это.

Не свадьба.

Похороны.

Я хватаю Абру за грязную ручку.

— Вставай, — говорю я и заставляю ее подняться. — Давай же, вставай! — Прислушиваюсь. Барабанный бой приближается. Они идут к деревне. Я беру Абру за подбородок и поворачиваю к себе ее личико. — Слушай, — говорю я. — Бука идет. Беги в поле за домом и спрячься в траве. Не выходи, пока мы с амми тебя не позовем. — Она глядит на меня глупыми телячьими глазами, сосет палец, и я бью ее по руке. — Скорее. Беги!

— Хай Алла, хай Алла! — причитает амми, наконец поняв, что происходит.

— Амми! — кричу я. — Иди с Абру. Спрячьтесь в траве, скорей!

Амми берет Абру и бежит. Уже в поле оборачивается и кричит:

— Ты тоже иди!

Я качаю головой.

— Нет. Бегите. Скорей! — Если они придут и никого не окажется дома, они сожгут поле. Я поворачиваюсь и смотрю на дорогу. Тогда-то и вижу горящие факелы; их несут мужчины, которые пришли за мной.

Я быстро поворачиваюсь и смотрю на амми. Абру ее тормозит. Ей бы еще две минуты, чтобы найти хорошее укрытие в траве… «Абдул, помоги нашей дочери спастись», — молю я. Потом наклоняюсь и поднимаю камни — сколько могу удержать в одной руке.

Я выпрямляюсь. Страх как рукой сняло. Факелы уже рядом, но в голове стучит одна лишь мысль.

Я должна спасти дочь.

Сжав камни в руке, я выхожу навстречу тем, кто пришел меня убить.

Глава тридцать пятая

Смите было не по себе. Она хотела попросить Мохана ехать помедленнее и не гнать на поворотах, но они и так уже опаздывали в Бирвад. Отправив репортаж, она уснула и проснулась лишь через два часа с бешено бьющимся сердцем. Она не сомневалась, что Мине грозит беда. Мохан не смог ее успокоить.

— Смита, не волнуйся, йар, — сказал он, поняв все без слов. — Ты зря переживаешь.

— Я обещала Мине приехать в шесть. У меня плохое предчувствие.

— Послушай, если ты тревожишься за ее безопасность, попробуем уговорить амми и Мину уехать из деревни. Я постараюсь устроить их в Сурате.

Смита поежилась.

— Надеюсь, Анджали позаботилась о ее безопасности, — сказала она.

— Конечно, — ответил Мохан. — Думаешь, Анджали не понимает, что происходит? И стала бы подвергать Мину риску после того, как спасла ее жизнь?

Смита кивнула. Ей хотелось ему верить. Но тяжесть в груди не проходила. Фары освещали дорогу, по обе стороны которой тянулись поля.

Они въехали в Бирвад через пятнадцать минут. Первое, что бросилось в глаза, — зловещая тишина и неподвижность. Словно вся деревня решила лечь спать в семь часов. Лишь вдали выли собаки. У Смиты упало сердце.

— Что-то не так, — сказала она и опустила окно. — Деревня словно вымерла.

Стоило ей произнести это слово — вымерла, — как она поняла. И в тот же миг услышала звук, приближавшийся, как далекие раскаты грома.

— Мохан! — закричала она. — Это у дома Мины! Там что-то происходит.

Он резко затормозил.

— Надо вызвать полицию. Если ты права, нам туда нельзя.

Он потянулся к телефону, но Смита закричала:

— Ты шутишь? Я должна ее спасти. Езжай, Мохан. Езжай!

— Ты сошла с ума. Если там толпа, что ты сможешь…

— Мохан, ради всего святого! Они нам ничего не сделают. Знают же, что я американка. Езжай.

Он выругался, но нажал на газ и понесся к дому Мины. С каждой секундой рев усиливался, словно они въезжали в эпицентр шторма. Потом им открылся источник звука — толпа разъяренных, беснующихся мужчин. Ночь освещало пламя факелов. Мужчины стояли в кругу посреди двора между двумя лачугами. Расширившимся от ужаса глазами Смита смотрела, как они бросали камни в центр круга. Мохан резко остановился у края толпы. Смита выскочила из машины и бросилась вперед, расталкивая толпу и пробираясь к ее темному пульсирующему сердцу. Жар от факелов полыхнул в лицо. Мохан шел следом. В нос ударил характерный запах мужского пота — запах опасности, — но за себя она не боялась и шла вперед без страха.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В центре круга она остановилась. На долю секунды в трепещущем свете факелов ей почудилось, что она увидела большое окровавленное животное, которое охотники забили забавы ради. И все же она сразу поняла, что это Мина. Мина. Перед глазами пронеслись картины: Говинд подходит к ним накануне заседания и оскорбляет сестру; агрессивная толпа ликует, бьет в барабаны у здания суда, и каждый удар звучит как угроза; Мина просит проводить ее домой, не дожидаясь вечера. Она знала. А Смита отказалась — почему? Хотела скорее отправить заметку? Несчастную заметку?

Смита подняла голову к темному небу и закричала. Протяжный бесконечный крик черной лентой взвился к небесам. Краем глаза она увидела мужчину, пинавшего тело ногой; он замер, и она узнала Говинда. Тот растерянно уставился на нее. В тусклом свете он выглядел чудовищно, но Смита не испугалась; она пришла в ярость. Бросилась на него и стала бить руками, колотить по лицу и груди. Почувствовала под ногтями что-то твердое и поняла, что расцарапала ему лицо. От неожиданности Говинд застыл, но потом очнулся, встрепенулся, схватил ее за запястья и отодвинул ее руки от своего лица. Раздался крик, и Мохан встал между ними.

— Кхабардаар[69]! — предупредил он. — Только тронь ее, и клянусь, тебе не поздоровится, ублюдок.

Позади забурлила толпа; несколько человек вышли вперед. Смита придвинулась к Мохану.

— Вы забыли, чутийя? — воскликнул Мохан и развернулся, чтобы все его слышали. — Эта женщина — американка. Тронете хоть волос на ее голове — и даже ваши продажные полицейские и судьи вас не защитят. Они пришлют сюда американские войска и перебьют вас всех до единого!

— У нас к ней нет претензий, сет, — крикнул кто-то. — Мы пришли разобраться с потаскухой. — Он указал на землю, где лежала Мина.

— Отойдите. Вы ее убили. Оставьте тело в покое! — закричала Смита. А когда увидела, что они не сдвинулись ни на шаг, подбежала к изуродованному телу и опустилась на землю. Она села на корточки и накрыла рукой безжизненное тело Мины, чтобы никто больше не мог пнуть его или кинуть в него камнем. В нос ударил тошнотворный запах свежей крови и раненой плоти.

— Диди, — голос был таким слабым, что Смита решила, будто ей почудилось. Но потом услышала хриплое дыхание Мины.

— Ты жива, — прошептала Смита; Мохан и Говинд стояли всего в паре шагов.

Губы Мины шевелились, но она не издавала ни звука. Смита наклонилась.

— Абру, — выдохнула Мина. — Она с амми. Прячется.

— Уходите, сахиб, — закричал Говинд. — У нас к вам нет претензий. Но мы не хотим, чтобы вы вмешивались в наши семейные дела.

Смита знала, как рисковал Мохан. Его защищал лишь статус: он был богатым человеком из города. Но это долго не продлится; толпа вкусила крови и скоро могла броситься и на них с Моханом. Об этом она думать не хотела.

Она нагнулась к Мине. Единственный здоровый глаз женщины закрылся, потом открылся снова, но в нем почти не теплилась жизнь.

— Диди, — прошептала она. Смита опустилась ухом к самым ее губам, чтобы услышать ее поверх рева толпы. Язык Мины безжизненно повис во рту, отчего разобрать ее слова было сложно. — В поле… прячется. — Правая рука зашевелилась в грязи, и Смита поняла, что Мина хочет, чтобы она взяла ее за руку. — Возьми. Ее. В Америку. Обещай. Мою Абру.

— Обещаю, — прошептала Смита, и чьи-то руки схватили ее под мышками и подняли вверх. В ту же секунду чья-то нога ударила Мину в челюсть. Голова женщины дернулась так резко, что из ее ноздрей брызнула кровь. Смита закричала и попыталась вырваться из тисков, но безжизненное лицо Мины и ее закатившиеся глаза сказали ей, что удар был смертельным. Они ее убили. Они ее убили.