Сшитое сердце - Кароль Мартинез

загаженные одеяла. – Со вчерашнего дня ходят под себя. Я все углы обшарила, искала, во что их переодеть, но эти парни тут, похоже, мылись, не раздеваясь. Ничего не нашла, вот и стираю, что могу. Хорошая новость: двое уже на ногах. Но они недостаточно окрепли и не смогут вынести наружу своих товарищей. Что же касается трупов, их здесь больше нет, об этом позаботился Эухенио. Ему не удалось взвалить их на своего коня, и он позаимствовал твою тележку. Но мертвяки пахли не так сильно, как живые, даже дующий из глубины пещеры ветер не может разогнать эту вонь.

– Я не знаю молитвы, которая помешала бы им смердеть. Придется нам к этому привыкнуть, – ответила моя мать, не замечая, что улыбается.

– Улыбаешься? Тогда не входи туда, не то быстро загрустишь! Займись сначала теми двумя, что выползли наружу. Может, подцепят от тебя чуток твоей веселости. А меня тошнит при одной мысли, что надо возвращаться в эту дыру. Хоть бы Мануэль поскорее вернулся!

Решено было, что старая повитуха спустится в селение вместе с Кларой – несмотря на возражения врачевателя, упиравшего на то, что внизу девочке грозит опасность. По его словам, болезни доберутся до деревни скорее, чем войска, зараза слетится на место побоища подобно стервятникам и продолжит бойню, забирая в первую очередь самых молодых. Для того чтобы этого избежать, он и избавился уже от трех покойников.

– Среди этих камней их не похоронить! – вздохнул он. – Так что я просто оставил их внизу. И даже не поленился сложить костер! Жду, пока они все помрут, чтобы запалить его.

– Устроишь иллюминацию, и войска явятся сюда, как только займут деревню. Ты нашел способ сделать так, чтобы мертвые выдали живых! – проворчала Бланка.

– Теперь меня попрекают за мою доброту! – притворно пожаловался врачеватель.

Фраскита пристально посмотрела на него и повела в воздухе руками, надеясь напугать. Он тут же прекратил представление и ретировался, сославшись на дела. Возможно, этот человек, которого она взмахом рук может обратить в бегство, не так уж и опасен. Он боится войны, молитв и теней, убивает самых слабых и всегда на стороне победителей.

Мануэль появился в лагере один, никто не смог его сопровождать. Хуан сломал ногу, когда балкон мэрии обрушился, другие отправились рассказывать о победе народа над угнетателями, и он решил, что лучше не показывать никому из деревенских, где находится лагерь.

– Теперь их уже от храбрости не распирает, – вздыхал он. – Ходят, втянув головы, ждут удара, как собака, с перепугу цапнувшая хозяина. Ружья берут с неохотой и страхом. Песня могла бы их встряхнуть. Не хочешь отпустить с нами твою девочку, ту, что поет?

Но Анхела после резни перестала петь. И целый батальон не смог бы увести ее вниз, она укусила бы всякого, кто предложил бы ей спуститься в поселок. Лучше пусть шатается по лагерю вместе с братом. На свободе.

Мануэль ненадолго заглянул в пещеру к спящему каталонцу, потом узнал о смерти троих своих товарищей, после чего уныло посадил Бланку и Клару на своего осла.

Пока Фраскита хлопотала в большой пещере, благословляя сильный сквозняк, время от времени освежавший смрадный воздух, Анхела и Педро расчищали вход в коридор, который обнаружили накануне в пещере с нарисованным морем. Они слышали бормотание раненых, искаженное расстоянием и объединенными усилиями камня, воды и ветра.

Анхеле непременно хотелось проникнуть в недра земли – лучше уж очертя голову кинуться в эту каменную пасть, с силой дышавшую им в лицо ледяным воздухом, чем вспоминать кровавую бойню. Две последние ночи она провела, пытаясь стереть из памяти тот страшный вечер, загнать его в самую глубину и законопатить ведущий туда ход толстым слоем других картинок. Ей требовался дух приключений, возбуждение, что порождало в ней подземелье, дабы заглушить воспоминания о свистящих над ухом пулях, о хохоте ее безумного носильщика, о затоптанных телах, тонущих в собственной крови.

И вот они друг за дружкой заползли в проход. Педро, укравший фонарь, толкал его перед собой. Коридор расширялся, и вскоре они уже смогли встать. Анхела бесстрашно углублялась в извилистый ход, который должен был привести их куда-то, где не будет места никаким напоминаниям.

– А если фонарь погаснет? – спросил Педро.

– Ты боишься?

– Чего?

– Заблудиться, зверей, привидений, умереть.

– Немножко, а ты?

– Я больше ничего не боюсь. – Голос Анхелы словно развеял тьму. – Я бессмертна, меня пули не берут!

– Тогда вперед! – объявил мальчик, которого подстегнула уверенность старшей сестры.

Галерея разветвлялась и вскоре превратилась в лабиринт, соединявший пугающие и одновременно пленительные в свете их фонарика каморки. Не раз им приходилось возвращаться назад, когда проходы становились слишком узкими. Они продвигались осторожно, иногда прижимаясь к известняковым стенам, нащупывая дорогу среди шатких осыпей. На каждом перекрестке Педро вытаскивал большой кусок мела, который после мельницы постоянно носил в кармане, и помечал коридор, в который надо будет свернуть на обратном пути. В конце концов они добрались до гигантской пещеры, где эхо подхватывало их голоса.

– Мы в логове дракона, – дрожа от холода, восхищенно сказала Анхела.

Они орали до тех пор, пока не заставили свою память замолчать, и, избавившись наконец от страха, решили, хоть и замерзли, не возвращаться. Обогнув провал, на дне которого текла подземная речка, они продолжали блуждать в известняковом лабиринте. Иногда ветер стихал, дышать становилось трудно и у детей начинала кружиться голова. Тогда им казалось, будто кто-то бормочет совсем рядом. Они вслушивались в шепот сговаривающихся о чем-то камней.

Они все дальше углублялись в недра земли, поднимаясь и спускаясь по неровным коридорам до тех пор, пока усилившийся сквозняк не указал им на выход.

В глубине колодца, уже совсем близко, пробивался свет.

Педро, упираясь руками и ногами в кишащие насекомыми выемки, спустился против ветра к слепящему дневному свету, затем помог сестре выбраться из каменного мешка.

Они оказались в гроте, расположенном довольно далеко от пещер, облюбованных анархистами, спрятали там украденный фонарь, а когда глаза снова привыкли к свету, сорвали скрывавшую отверстие завесу из иссушенных летним зноем растений и вышли наружу.

Кожи коснулось чудесное тепло. Щурясь, всей грудью вдыхая нагретый и благоухающий лесной воздух, они блаженно подставили лица солнцу. А потом увидели в ярком солнечном свете прямо перед собой три трупа, сложенных в кучу на подстилке из хвороста. У одного голова запрокинулась, он пристально смотрел на детей полными боли глазами, которые атаковали полчища синих мух.

Дети, перепуганные этим зрелищем, кинулись вверх по склону и, на свое счастье, вскоре наткнулись на свой лагерь.

Крики, которые они издавали в глубине лабиринта, были