Сшитое сердце - Кароль Мартинез

нам теперь приходится на ощупь лечить их в темноте. Да еще этот шум, удивительно, каким грохотом отзывается в этой дыре малейший шорох. И это еще бедняги стараются не кричать. Так что можешь себе представить, как тут звучат вопли боли! Сегодня утром мне самой пришлось орать, чтобы меня услышали, и даже те, кому хуже всего, поняли и теперь зажимают в зубах рукав рубахи. А из глубины пещеры дует так, что кровь стынет. Лучше было оставить их снаружи, под деревьями, погода теплая. Незачем было набивать их сюда! Вынесите их наружу! Мы сделали что могли. Мы бы подтащили их к свету, но большинство из них слишком тяжелы для нас с Фраскитой. А Эухенио отказывается их трогать, он говорит, мы их убиваем, когда дергаем. Надо бы двоих таких, как ты, чтобы вытащить бедняг.

– Я бы вам прислал в помощь нескольких парней, но, по правде сказать, нам внизу тоже приходится нелегко, – ответил Мануэль, подавленный открывшимся зрелищем.

– Вы продолжаете сражаться? – спросила повитуха, выводя его на свежий воздух.

– Нет. Но там столько трупов, столько раненых! Надо навести порядок, всех успокоить, прекратить грабежи, утешить тех, кто сожалеет о вчерашних событиях. Еще ничего не закончилось. Я поговорю с Хуаном. Но ты – не согласишься ли ты завтра спуститься, чтобы помочь? Внизу есть женщины и дети, нуждающиеся в лечении, а Эухенио отказывается туда идти.

– Ничего удивительного! Я приду, но при условии, что ты засветло проводишь меня обратно.

– Обещаю. Послушай, как ты думаешь, могу я навестить Сальвадора?

– Почему бы и нет?

– Ну эти тени, молитвы… Я не хотел бы помешать.

– Ты тоже боишься! Знаешь, эти разговоры о призраках – пустая болтовня, не надо верить всему, что люди рассказывают! Посмотри на этих бедолаг, одни из них одурманены снадобьями Эухенио, другим так плохо, что вот-вот помрут, и что же, ты вправду думаешь, будто в этом полумраке им не может привидеться всякое? Когда страх сгущается, разливается в воздухе, то начинаешь искать для него лицо.

– Эухенио говорит, что тени украли у него записную книжку.

– Эухенио горазд врать! И, к сожалению, это еще самый мелкий из его пороков. Ну будет тебе! Фраскита никакая не ведьма, она знает то, что другие просто забыли, у нее дар, только и всего! Ваши ружья и ножи куда опаснее тех сил, к которым она обращается.

– Раз ты говоришь про силы, значит, сама в них веришь.

– Я во всё верю. Но не боюсь.

Внезапно мимо пронеслись младшие дочери Фраскиты, за ними гнался Педро. Мануэль вздрогнул, а Бланка крикнула детям, чтобы успокоились, не убегали далеко в лес, а главное – держались вместе. Мануэль уловил в голосе старухи тревогу, и вся уверенность, которую той удалось в него вселить, тут же улетучилась. Рассеявшиеся было опасения вернулись с новой силой, и он с трудом заставил себя войти в пещеру, где швея ухаживала за Сальвадором.

Здесь было куда светлее, чем в служившей полевым госпиталем большой пещере, через широкий проем вливались солнечные лучи, и лишь дальний конец пещеры тонул в таинственной тени. Мануэль впервые заметил, что там есть узкий проход, уводящий куда-то в нутро горы, но надо быть очень тощим, чтобы пролезть туда. Прежде он не задумывался о том, что в глубине всех этих пещер царит кромешная тьма. Сердце стиснул тоскливый страх. Страшно было и в лесу, и в деревне, но там страх обострял ощущения, а здесь он давил, и теперь Мануэлю казалось, что уснуть в одной из этих пещер, в которых он провел не одну ночь, просто невозможно – как и в мэрии, где повсюду кровь и воспоминания о бойне.

А так хочется спать…

Фраскита тихо молилась подле Сальвадора. Лицо у него было опухшим, живым казался только один глаз – запавший, словно тонущий в этом лице, как в перестоявшем тесте. Но по синему блеску этого заплывшего глаза Мануэль увидел, что его друг ждет новостей.

Из уважения к таинственному труду Фраскиты, которую его появление не отвлекло от молитвы, Мануэль ждал, не приближаясь к раненому, крутя в руках свою черную широкополую шляпу. Взгляда Сальвадора оказалось достаточно, чтобы все глупости о тенях и прочем адском отродье выветрились у Мануэля из головы.

Наконец закончив, Фраскита поздоровалась с ним.

– Ты не прикрываешь ему лицо? Чтобы мухи не тревожили? – тихо спросил Мануэль.

– Ни одно насекомое не сядет на его раны.

– Как ты можешь быть в этом уверена? В большой пещере гул стоит от синих мух.

– Если увидишь хоть одну мошку у него на лице, тогда и поговорим.

– Ты рассказала ему, что было внизу?

– Нет.

Мануэль больше не думал о призраках, однако, провожая швею, направившуюся к выходу, он будто бы различил какое-то смутное движение рядом и снова поежился. Опасаясь поворачиваться спиной к дальней стене пещеры, он встал так, чтобы видеть слева проем, за которым небо и деревья, а справа был лишь сумрак.

Более или менее успокоившись, он рассказал, обращаясь к приоткрытому глазу Сальвадора, о событиях. По мере того как Мануэль говорил, рассказ его точно оседал картинками в глубине синего глаза. Каталонец, даже безмолвный, неузнаваемый и неподвижный, оставался для Мануэля лучшим противоядием от страха. Ему так хотелось бы услышать бархатный, мягкий и вместе с тем властный голос, который отметал сомнения и заставлял действовать. Видеть Сальвадора таким немощным, неспособным в этот решающий момент повести их в бой казалось ему жесточайшей несправедливостью. Мануэль так многим был ему обязан, ведь этот каталонец, объявившийся в их краях два года назад, привязался к мальчику, только что потерявшему мать, научил его читать, писать и воевать.

Сальвадор шевельнул рукой – будто пишет. Мануэль, знавший, где анархист держит свои письменные принадлежности, достал их, обмакнул перо в чернильницу и подал ему вместе с листом бумаги. Но писать лежа оказалось непросто – черные чернила ручейками стекали по пальцам раненого, пачкая запястья и рубашку, покрытую высохшими пятнами крови. Написав одну-единственную фразу, он выбился из сил. К тому же обычно Сальвадор для чтения и письма нацеплял на нос маленькие очки, которые сейчас не смог бы надеть.

Чтобы выжить, надо продолжить революцию.

Мануэль прочел фразу вслух.

Продолжить революцию. Он развил эту мысль, желая убедиться, что правильно ее понял. Поднять народ в соседних селениях, агитировать, связаться с другими активными группами в округе, не оставаться в одиночестве перед готовящимся ответом. Трубить повсюду о том, что крестьянские вилы одержали верх над ружьями гвардейцев. Но в какую сторону идти? А Сальвадор дернулся, указывая во всех направлениях одновременно.

Взяв осла за уздечку,