Сшитое сердце - Кароль Мартинез

Мануэль пошел туда, где оставил коня, и тут заметил тележку. Фраскита с помощью своих детей пыталась протащить ее через заросли на тропинку.

– Что это ты делаешь? – удивился Мануэль.

– Иду своим путем, – ответила моя мать.

– Ты не можешь сейчас уйти, нам без тебя никак не справиться. И потом, одна ты заблудишься в этих лесах.

– И кто же удержит меня здесь против моей воли?

– Никто. Ты не наша пленница! Ты и твои дети ни в чем не будете нуждаться. Про наше убежище даже деревенские не знают. Вас здесь искать не станут. Бланка! – заорал он, увидев за деревьями старуху. – Иди сюда! Поручаю тебе твою подругу. Присматривай за ней получше, чтобы она не ушла навстречу своей гибели!

И Мануэль двинулся дальше.

– Фраскита! Ты что, уходишь на закате? – удивилась повитуха. – Куда ты собралась на ночь глядя с малышкой, которая вот-вот уснет? Да и остальные детки с ног валятся.

– Ты прекрасно знаешь, что я не могу остаться. Ты же сама предостерегала меня в Сантавеле. Людоеды… помнишь?..

– Этот паразит пытался что-то сделать? – спросила старуха, потянув подругу в сторонку от детей.

– Нет, но я чувствую опасность, что-то здесь бродит.

– Подожди хоть до завтра! Он не так быстро берется за дело, и я думаю, что тебя он боится. Пойдем! Мануэль явился не с пустыми руками, принес нам муки и привел двух коз. Сегодня положим детей между нами в пещере, где ночевали вчера. Ничего не случится, а они лягут спать сытыми. Подожди, дочка! Сегодня вечером дороги не безопаснее наших нор в скалах. Пусть все успокоится, а там иди себе куда хочешь.

Фраскита позволила себя уговорить.

В пещере, служившей им укрытием, вихрем носились летучие мыши, то и дело внутрь проникал ледяной язык ветра. В первый же вечер на самых гладких стенах нового жилища появились рисунки Педро. Меловые валы, заключенные в каменную раму, захлестывали белое лицо мельника, с улыбкой глядевшее на пещерную тьму. Беззубый Нептун улыбался из каменной волны. Перед сном мой брат погрузился в море, что плескалось внутри него, и одна из волн наперекор гудящему сквозняку вырвалась наружу, прокатилась по стене и затихла в провале. Стоя со свечой в руке перед фреской, теряющейся в темноте, Анхела следила, как перемещается волна. Ее взгляд остановился, когда рисунок Педро оборвался.

Проход. Сквозняк в пещере из-за того, что там есть проход.

Дети сунулись в темный коридор, конца которого было не разглядеть, из глубины неслись какие-то всхлипы. Внезапно гора дохнула им в лица ледяным холодом.

Завтра они отправятся к центру земли. А на ночь лучше заткнуть отверстие.

Нескольких крупных камней хватило, чтобы заглушить гул.

Убедившись, что дети спят, Фраскита и Бланка устроились возле входа в пещеру. Швея по-прежнему была в подвенечном платье, теперь перепачканном бурой кровью.

– Тебе больше нечего надеть? – спросила Бланка.

– Нет, я взяла с собой только это, – ответила швея, показывая ей сумку цвета оливковой рощи. – Хосе меня проиграл, и я досталась Эредиа. Вся деревня притаилась за окнами, им не терпелось увидеть женщину, которую муж продал, будто осла. И тогда я надела это платье, причесалась и ушла прочь. Мне вспомнилась Лусия в ее платье с блестками.

– Я помню день твоей свадьбы. Ты была такая красивая, пока не увяла из-за этих злыдней. Куда ты направишься?

– Куда ноги поведут.

– Тебя всегда тянуло уйти. Ты, как и я, везде будешь чужой. Но я-то знаю, что гонит меня в дорогу.

– И что же?

– Прежде всего, кровь – моя мать была цыганкой, да и отцу на месте не сиделось, ну а потом – Эухенио. Преступления Эухенио. Думаешь, можно забыть свое дитя? Я сделала все, чтобы уйти от него подальше, но он меня настиг. Я его мать. Он преследует меня – единственную, кого не может обмануть, единственную, кто знает все, а я не могу его остановить, не могу спасти чужих детей, отправив на погибель существо, вышедшее из моей утробы.

Фраскита не нашла что сказать в утешение подруге, но та и не плакала. Они долго сидели рядом в ночной тишине.

– Сегодня ночью в большой пещере умрут три человека. Эухенио показал мне их, и я прочитала над ними усыпляющую молитву. Они не заметят, как угаснут. Но что будет дальше? – в конце концов спросила моя мать.

– Если уйдешь завтра, Эухенио за тобой погонится. Будет преследовать твою маленькую Клару, которая притягивает его, как свет притягивает ночных насекомых. Не обольщайся, он заботится об этих несчастных только потому, что здесь твои дети. Ждет случая. Если ты останешься, случай, несомненно, представится. Но здесь мы с тобой вдвоем, мы с него глаз не спустим, а если уйдешь, то останешься одна, потому что я не брошу раненых. И потом… как бы не вспыхнула вся округа… Возможно, эта деревня – только начало, а в этих пещерах нас надвигающаяся война не достанет.

– Значит, Эухенио будет повсюду следовать за мной, как последовал за тобой сюда! Но почему бы ему не остаться рядом с тобой?

– Он больше не боится меня потерять, считает, что я теперь слишком медленно хожу.

Что-то хрустнуло в темноте, Фраскита быстро обернулась, всматриваясь в непроглядную ночь.

– Вокруг рыщет ужас, я чувствую это. Раньше со мной никогда такого не было. Чем-то веет в этих пещерах, откуда-то дует ветер… – прошептала она, не отрывая взгляда от темной массы деревьев.

– Это ветер войны, он поднимается с равнины, – отозвалась Бланка, наблюдая за напряженным лицом подруги.

– Это еще не все. Воспоминание о резне, страх, страдания, боль и прячущееся во тьме чудовище – все это мешается с воспоминаниями о Сантавеле. А эти молитвы так меня изнуряют… Прошлой ночью я видела, как нечто потустороннее склонилось над нами, я видела, как мертвые ласкали живых. Я боюсь уснуть, Бланка, боюсь снов. Мне все время снится лицо, которое я сшила. Мне кажется, сшивая его, я соединила края двух миров. Смерть рыщет вокруг нас.

Завывания горы

Раны Сальвадора не воспалились, ни одна муха их не тронула, и уже на следующее утро лицо было не таким распухшим.

Прочитав свои молитвы у изголовья каталонца, Фраскита склонилась над перекроенным ее стараниями неподвижным лицом. Глаза были закрыты – похоже, раненый спал. Она с удовлетворением разглядывала свое творение. Приятно было видеть, что раны подсыхают, затягиваются корочками, спадает отек. Черты уже становились узнаваемыми. “Они такие красивые, когда спят”, – подумала она, возвращаясь к Бланке, стоявшей у входа в большую пещеру.

– Мужчины все провоняли так, что и бояться уже забываешь! – сказала повитуха, вытаскивая наружу