Дети Исана (СИ) - Кхампхун Бунтхави

Кун проснулся, когда солнце уже сияло высоко над горизонтом. Односельчане вернулись на привал, наловив по полтора кузовка рыбы. Родители Куна возились с уловом, временами поглядывая на повозку, потому что девочки еще не проснулись.

— Не отдохнешь? — спросил отца Кун.

— Нет, надо сначала засолить рыбу, а уж потом отдыхать. Сегодня на небе ни облачка, есть возможность хорошенько ее прокоптить. А потом уложим ее поплотнее, — ответил отец.

Кун увидел Тян Ди, помогавшего своим родителям глушить рыбу, и тоже решил помочь отцу. Тем временем Ка и Тит Тюн затеяли громкое препирательство. Тит Тюн не верил, что если больного лихорадит, то это означает, что в него вселяется дух Поп.

— Раз не веришь, то хочешь на себе испробовать? Могу устроить, — предложил Ка.

— Пусть он лучше попробует возделать поле и собрать с него сотню повозок риса, — парировала Кам Конг под дружный смех женщин.

На ясном небе ярко светило солнце, как и предсказывал отец Куна. В полдень Тит Тюн коптил рыбу, переворачивая ее на бамбуковых решетках. Всё было в дыму. Вчерашнюю рыбу коптили повторно. Кун помогал матери ее переворачивать. Отец в это время отправился рубить деревья — он собирался смастерить прицеп, поскольку в повозке уже не хватало места для всех корзин с провизией и инструментов, а ведь еще могло понадобиться свободное местечко на случай, если на обратном пути они смогут обменять рыбу на рис.

— А необрушенный рис тоже купим? — спросил Кун.

— Нет, его некуда класть. Надеюсь, мы выручим деньги за рыбу и на них сможем купить необрушенный рис в нашем уезде, — объяснил отец.

Сети просушили на солнце, после чего мать связала их крест-накрест, плотно замотала и завернула каждую в мешок из-под золы, чтобы уберечь от насекомых во время ночных стоянок. Затем женщина вынесла охапку разной одежды: брюки Куна, свою юбку, старый саронг мужа и две маленькие подушечки — и пошла прополоскать все это в озере. Она быстро вернулась и разложила стираные вещи на траве, а подушечки сестер Куна — на крыше повозки. Кун обходился без подушки: он спал, подкладывая под голову кулаки, как и родители, и при этом всегда высыпался.

Солнце поднималось по небосклону. Собранные вещи погрузили в повозки.

— Прочно закрепил кувшины с падэком? — спросил Ка.

— Все перевязано: и корзины, и кувшины. Как поживает вол? Оклемался уже?

— Да, я уже и позабыл об этом. Здоровее прежнего, ест и поправляется. Завтра выступаем засветло, по холодку. Если какой вол послабее, негоже, ежели он в жару отстанет от обоза.

— Сейчас куда пойдем? В деревню или на реку? — спросил Кем.

— Лучше к реке, — ответил Ка.

Кун и Тян Ди запрыгали от радости, ведь это был последний день их пребывания на большой реке. Кун сроду не катался в лодке и в своих мечтах представлял, как отец повезет их куда-нибудь на лодке. Подобная мысль казалась мальчику несбыточной.

По берегу реки им навстречу шли староста деревни, вчерашний больной и еще несколько незнакомых людей.

— Вон он! Из кого я вчера духа Попа изгонял… И вправду несет для меня кувшин! — воскликнул Ка.

— Помните, что делитесь с нами поровну, — сказал Тян Ди.

— Вы не умеете изгонять злых духов. Чем я с вами поделюсь?

— Ха-ха. Кроме этого у нас нет больше ничего хорошего для знахаря! — сказал мужчина, протягивая Ка кувшин.

— А падэк и есть самое лучшее для лаосцев! Мы его обожаем, — ответил Ка.

Кат принял у мужчины кувшин и отнес в повозку. Тян Ди стоял с недовольным выражением лица.

— Жалеешь, что с нами не поделились? — спросил Кун.

— Да я просто пошутил, но если нам дадут, то мы же не откажемся?

Ка рассказывал старосте, что каждый заготовил себе более четырех кувшинов падэка, по три крупные корзины солено-копченой рыбы, а также немного квашеной рыбы, засоленной икры и жареных лягушек. На обратном пути они надеются частично обменять эти припасы на рис или соль.

— Хорошо. Если в вашей деревне продолжится засуха, то приезжайте снова! — ответил староста с улыбкой.

— Спасибо, — ответил Кем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А как ваш вол? Не в обиде ли вы на кого из наших?

— Вол здоров, всё в прошлом — так и передайте! — молвил Ка. И рассмеялся.

— Хорошо. Мы, исанцы, привыкли жить в мире и согласии друг с другом. Так что приходите вечером к нам, если не побрезгуете, мы вас рисовым вином угостим, — предложил староста.

— Ого, вот я понимаю! — воскликнул Тит Тюн.

— Если не очень устанем, то несколько человек сможет прийти. Этим вечером мы собирались искупаться в реке, а с утра двинуться в путь, — ответил Ка, бросив на Тит Тюна уничижающий взгляд.

— Мы бы очень хотели видеть вас своими гостями. Но если не сможете, то желаем доброго пути и вернуться к нам снова, — еще раз повторил староста, и они откланялись.

Наступил вечер. Кун с Исун сидели на берегу и любовались рекой. Бурлящий поток мутной воды нагонял на них сильную тоску. Хотелось увидеть на реке гребную лодку, перевозящую детей с берега на берег. С того дня, как они приехали сюда, по реке ни разу не проплыла ни одна лодка. Стая цапель с другого берега пролетела над головами ребят и исчезла из поля зрения, оставив реку одиноко течь в далекие края. Небо на закате постепенно тускнело, словно остывая от полуденного зноя. Мелкие облака, проплывавшие по небу, еще больше украшали пейзаж. Слабый туман надвигался на берег реки. Мимо с чириканьем пролетел красноклювый зимородок. Окутывая небеса темнотой, вечер медленно опускался на землю.

— Ну что, мы идем мыться или нет? — крикнул Тит Тюн.

— Река сильно вздулась. Как тут помоешься?

Собаки Куна бегали вокруг, потом притомились и легли, безразлично глядя вдаль. Они не подозревали, что хозяева на берегу, возможно, последний раз любуются рекой Чи. Ничто не предвещало возвращения. Кем потянул Тян Ди обратно на привал, а отец Куна повел за руку Исун. Девочка без умолку болтала и забрасывала старших вопросами: — А вода глубокая? Рыбалка закончилась? А твои сети куда уплыли?

— Угу. Завтра домой. Возделаем поле — посадим рис, — отвечал отец.

— Ох, река! Я еще вернусь к тебе! Вырасту, и мы с Куном приедем купаться! — воскликнул Тян Ди.

— Может быть, я еще и не приеду с тобой…

— А куда ты денешься?

— Поеду в Бангкок.

— Наймут — так никуда не поедешь. Если хочешь поехать, то надо учиться так же хорошо, как я, — ответил Тян Ди.

На привале Буа Си и другие женщины подстелили листья и сидели на земле вокруг разной провизии. Возле них лежала вяленая рыба, побеги растений, тарелки с приправами и соусом из мелкой рыбы. Ка сел рядом с ними, пригладил пятерней волосы и позвал остальных присоединяться к ужину. Люди ели с аппетитом, а когда ужин подошел к концу, к ним пришел сын деревенского старосты, держа в руках курицу.

— Отец велел мне принести вам птицу, можете съесть ее в дороге.

— Ох, как хорошо. Большое спасибо, сынок! Нам уже малость приелась рыба. На обратном пути поищем другой еды для разнообразия, — ответил Ка.

Когда сын старосты ушел, Ка попросил Тит Тюна забить курицу и повесить ее тушку в повозке. Тит Тюн взял птицу за лапы и ударил ее о колесо телеги — та кудахтнула, трепыхнулась и затихла. Ударив еще раз, парень отошел в кусты, сел на корточки и отряхнулся от перьев. Ка попросил распороть курице брюхо, вынуть кишки, обмотать ими лапы, смазать все желчью, проткнуть деревянными лучинами и зажарить для него на костре.

— Саму тушку повесь в повозке, пусть проветрится. Завтра съедим во время стоянки.

— А если виверра ночью сожрет? — спросил Тит Тюн, посмеиваясь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Повесь у меня! А то втихаря ночью зажарите и сами сожрете, — ответил Ка.

Беспросветная мгла заполнила пространство, расползаясь по всем укромным уголкам. Кваканье жаб в лесу становилось все громче. С поля дул прохладный ветерок. Отец затушил костер, сел на подножку повозки и закурил. Через какое-то время зазвучал кхэн. Но в тот вечер никто не хлопал в ладоши, потому что мелодия нагоняла тоску на сердца слушателей, от нее по спине пробегали мурашки. Отец Куна исполнял разные мотивы, а его пальцы скользили по корпусу инструмента, поочередно зажимая отверстия. Щеки и низ живота то втягивались, то надувались в такт мелодии. Кун сидел рядом, прислонившись к отцу. Тит Тюн слушал стоя, облокотившись на повозку и подперев рукой подбородок, а потом затянул песню. Хоть голос у него был не самый приятный, но он расслаблял и усыплял. В его печальных песнях говорилось о том, как тяжела жизнь в сезон засухи, как стопором наперевес приходится скитаться по лесам, наниматься батраком в чужие края и зарабатывать на пропитание, встречая хорошеньких девиц, с которыми не хватает смелости заговорить из-за бедности, что тяготит как сума…