Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

тысячи светлячков. И в глазах Оскара отражается всё это волшебство. – Потому что здесь живёт много богатых людей?

Я киваю.

– Отец Нокса однажды признался, что его лучшая сделка – это горнолыжный отель на горе Ред, который он продал почти за тридцать миллионов долларов.

– Тридцать миллионов?

– Да. – Лошади ускоряются, и из-под тяжёлых колёс летят снежные залпы. – У родителей Джеффа Безоса здесь несколько домов.

– Это чувак, который создал «Амазон»?

– Точно.

– С ума сойти, – больше самому себе говорит Оскар. – Просто с ума сойти.

– Чем дольше ты проживёшь здесь, тем скорее забудешь об этом. В какой-то момент перестаёшь замечать роскошь и видишь только гармонию нашего маленького городка. – Я тихонько смеюсь. – Хотя на днях Эрин ошалел, когда столкнулся с Кайли Дженнер перед магазином «Диор».

– Не знаю такую.

Тут я едва не ломаю себе шею. Ну, не буквально, конечно, однако у меня создаётся такое впечатление, когда я чересчур резко поворачиваю к нему голову.

– Ты гонишь.

Оскар растягивает губы в одновременно растерянной и озорной ухмылке, при этом сведя брови на переносице. Получается одно из самых красивых выражений, которые я видела на его лице. Сейчас он выглядит очень милым и очень искренним.

– А что? Кто такая эта Кайли?

Некоторое время я просто любуюсь Оскаром. Его профиль освещают огни раскинувшегося в долине города, который мы с каждой минутой оставляем всё дальше. Лошади почти синхронно фыркают, приводя меня в чувство.

– Блин, ты серьёзно? Как можно не знать Кайли Дженнер? Ты что, последние несколько лет прожил на луне?

Оскар смотрит на меня, и веселье покидает его лицо. Теперь он выглядит уязвлённым. Как будто сделал что-то не так. Он порывается что-то сказать, но так ничего и не говорит.

– Забудь, – бормочет он и отворачивается.

– Оскар, – произношу я тихо, мягко и морщу лоб. Крепче сжимаю поводья, потому что иначе поддамся желанию положить ладонь ему на бедро. – Если ты что-то хочешь мне сказать…

– Ничего не хочу, – резко отвечает он.

Некоторое время я разглядываю Оскара. В его ресницах затерялись крохотные снежинки. На скулах играет румянец, а яркий цвет его полных губ едва не сияет на фоне заснеженного пейзажа. Оскар так красив, что это причиняет боль.

Я прикрываю на мгновение глаза и делаю глубокий вдох. Ледяной воздух наполняет лёгкие, возвращая меня в безжалостную реальность. Я открываю глаза и смотрю вперёд, устремив взгляд на снежные хлопья в лошадиной гриве.

– Она звезда реалити-шоу. Кайли. Из «Семейства Кардашьян». Во всяком случае, Эрин визжал, как девчонка.

Проходит довольно много времени без ответа. Я уже думаю: «Вот и всё, Гвен, Кайли разрушила хрупкий мостик между тобой и Оскаром, и теперь он будет игнорировать тебя до конца поездки», как он вдруг прочищает горло и интересуется:

– Эрин… это тот рыжеволосый, что ли?

– Точно. – Я отзываюсь чересчур поспешно. В каждом слоге резонирует отчаянное облегчение, и я уверена, что Оскар его уловил. – Друг Леви.

– Он хорошо катается.

Я благодарна, что Оскар хоть как-то поддерживает разговор. Ловлю себя на мысли, что у нас с ним всё «как-то».

– Они постоянно выигрывают золото. Смотри, впереди остановка.

Под нами скрипит деревянное сидение, когда Оскар наклоняется вперёд и прищуривается, стараясь что-то рассмотреть в сгущающейся темноте.

– Там в снегу флажок. Рядом с коробкой.

– Да. Рудольф, Радуга, тпру!

Я натягиваю поводья, обе лошади останавливаются, а следом за ними – и колёса повозки.

Оскар спрыгивает и приземляется на снег, по голени утонув в пушистых хлопьях. Когда я собираюсь последовать его примеру, замечаю протянутую ладонь. На короткое мгновение наши пальцы соприкасаются, отчего внизу живота у меня разливается приятное тепло. Однако оно быстро исчезает, ведь как только мои ботинки погружаются в снег, Оскар убирает руку. Я притворяюсь, что мне всё равно, но, конечно, это не так. Да, мне отчаянно хочется, чтобы он забыл отпустить меня. Как это было бы прекрасно. Как было бы замечательно, если бы кто-нибудь спросил нас, как у нас всё начиналось, а я могла бы ответить: «Оскар забыл отпустить меня».

– Посмотрим, что ты придумал в этом году, Уильям Гиффорд. – Я открываю маленькую деревянную коробочку и достаю из неё записку. – Хм, вряд ли я смогу прочитать. Слишком темно. Что вот это за слово? – Я зажмуриваю глаза. – О боже, это выглядит как член!

Сначала царит тишина. А затем раздаётся хрюканье. Сначала тихо, у моего уха, и вдруг очень громко. Оскар смеётся.

Толкнув его в плечо, я изо всех сил стараюсь сдержать улыбку, но это непросто.

– Серьёзно, смотри!

– Секунду. – Оскар отбегает, достаёт из повозки один из латунных фонарей и возвращается. – Вот.

Огонёк свечи бросает мерцающий отблеск на бумагу, когда он встаёт рядом со мной. Я улавливаю аромат его лосьона после бритья, и это заставляет меня нервничать. Оскар снова смеётся, указывая пальцем на бумагу. А потом поднимает на меня искрящиеся весельем глаза.

– Ох, Гвендолин, и что же это значит, если первая буква заголовка напоминает тебе член? – Его взгляд становится более непристойным. – Получается, Уильям пишет «исследовать подсознательное счастье», и ты думаешь о сексе?

– Я не думала о сексе! – Ощущая подозрительную пульсацию между ног, я избегаю зрительного контакта и прикусываю нижнюю губу. – Мужской половой орган отвечает не только за секс, Оскар. Может, я думала о том, чтобы пописать.

– Пописать.

– Да.

– Мы стоим над морем огней, в котором утопает Аспен, посреди заснеженной горы Ред, находим сообщение Уильяма, а ты думаешь о том, чтобы пописать?

– Это более разумно, чем думать о сексе в такой холод, Аддингтон. – Он смеётся. Это звучит так низко, так горячо и так по-оскаровски, что моё сердце выполняет в груди тройной аксель. – А теперь перестань донимать меня этим членом.

– Я буду донимать тебя этим членом всю оставшуюся жизнь.

– Давай просто прочитаем уже эту записку. – Притворяясь, будто чешу голень, я незаметно отступаю на два шага. – Ладно, итак: «Где бы ты ни был, будь полностью там».

– Поэтично, – кивает Оскар. – А что там написано внизу?

– «Задайте себе следующий вопрос: „Что делало меня счастливым в последнее время?“»

Между нами повисает молчание. От недавней лёгкости и непринуждённости не осталось и следа. Я бы предпочла, чтобы он снова дразнил меня. Хотя бы и разговорами о члене. Но только вот не судьба.

В горах воцаряется отличная от привычной тишина. Как будто каждая птичка затаила дыхание, потому что горы хотят услышать, что им скажет проходящая мимо душа. Моя собственная в этот момент говорит довольно много.

Я смотрю на Оскара.

– Начинай ты.

– Нам обязательно это делать? – Он кривит