Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

Я хотела бы это вернуть.

В глазах продавца прибавляется строгости. У меня сердце уходит в пятки, когда он открывает первый пакет и внимательно осматривает содержимое. Впрочем, придраться не к чему, кроме разве что возможного запаха затхлости от моего гардероба. Я ничего не надевала. Не говоря ни слова, продавец снимает пакет со стойки и поворачивается ко второму.

Сначала платье-рюкзак. Продавец просовывает указательный и средний пальцы под широкий ремешок и держит его перед собой, изучая каждый сантиметр ткани. А я в это время слушаю, как в ушах бешено стучит пульс. Чтобы избавиться от следов вечеринки, я постирала платье. Но, несмотря на средство для стирки без запаха, характерного аромата новой вещи тоже нет.

Продавец с подозрением косится на меня.

– Ценник отсутствует.

– Я его оторвала, – бормочу я. – Собиралась надеть его, а потом… передумала.

– М-м-м. – Судя по тону, он не верит ни единому моему слову.

С надменным видом продавец откладывает платье на прилавок и достаёт из сумки чёрные туфли. Я почистила их старой зубной щёткой и трижды тщательно протёрла каждую бороздку на подошвах. Они блестят, но кое-где всё же появилось несколько потёртостей.

Звенит дверной колокольчик. Я не оборачиваюсь, не желая никого видеть. И никто не должен видеть меня. Честно признаться, ситуация довольно неловкая.

Продавец кладёт туфли рядом с платьем, смотрит на меня и вздыхает.

– Мы «Прада», а не секонд-хенд, мисс.

Я пытаюсь вдохнуть кислород, но непроницаемая стена в моём горле преграждает путь к лёгким.

– Я знаю, но это чрезвычайная ситуация. Я носила эти вещи только один вечер. Не могли бы вы сделать исключение, пожалуйста?

Он закатывает глаза.

– Тогда каждый мог бы прийти сюда, выбрать наряд для особого случая и на следующий день потребовать деньги обратно. Сумки я могу принять, а вот платье и туфли – нет. – Он раздражённо цокает языком. – В конце концов, мы не служба проката.

– Но…

– Примите эти вещи, я их куплю, – раздаётся из-за моей спины, и я узнаю этот горько-сладкий, решительный голос.

Медленно повернув голову, я вижу кукольный профиль Харпер. Однако вместо того чтобы поздороваться или заговорить со мной, она молча протягивает через прилавок чёрную карту «Американ Экспресс».

– Харпер… – начинаю я, но быстро умолкаю, когда продавец с глубоким вздохом хватает чек и поворачивается к кассе. Он закатывает глаза не менее трёх раз, пока обрабатывает в системе возврат.

– Так, возврат осуществлён.

По тону продавца ясно, что он обо мне думает. Он даже не смотрит на меня. Вместо этого берёт кредитную карту Харпер и проводит через терминал. Затем складывает вещи обратно в пакет и передаёт ей. Кажется, его улыбка не может быть более искусственной, когда он складывает ладони вместе.

– Ждём вас снова.

Харпер не говорит в ответ ни слова, просто разворачивается и покидает магазин. Я следую за ней.

– Харпер, – снова начинаю я, доставая перчатки из карманов куртки, – это было… спасибо.

Она протягивает руку, и теперь пакет болтается у меня перед носом.

– Вот. – Заметив мой вопросительный взгляд, она удивлённо приподнимает брови. – Как будто я стала бы носить что-то подобное, Гвен. Вернее, как будто родители позволили бы мне носить что-то подобное.

Широко распахиваю глаза от недоумения.

– Ты купила мне одежду?

– Не делай из мухи слона. Ладно?

Я забираю у неё пакет.

– Но… почему?

Она пожимает плечами, и мы обе автоматически начинаем идти по улице.

– Ты помнишь, как мы вместе ходили на хор? В начале средней школы?

– Конечно, – через мгновение киваю я. – Но я и не предполагала, что ты тогда вообще замечала меня.

Харпер издаёт тихий смешок, который впервые за целую вечность не звучит насмешливо или снисходительно. Я не в силах определиться, должно ли это вызывать у меня радость или панику.

– Во второй год занятий не было несколько недель, поскольку преподавательницу по вокалу застукали с парнем из выпускного класса.

Мы прогуливаемся по Галена-стрит в направлении центра. Блестящий «Порше» Харпер стоит недалеко от моей машины, но она не обращает на него внимания. Очевидно, ей хочется поговорить, и это делает ситуацию ещё забавнее.

– Мисс Уилсон и Фредекс, – подхватываю я. – Уайетт и Нокс тогда ещё придумали дурацкое название – Фредуилсекс. Вроде бы это даже было на его странице в выпускном альбоме.

– Не только там. – На губах Харпер расцветает весёлая улыбка.

Когда мы поворачиваем в центр, вдалеке виднеется белая колокольня. Вокруг на заснеженной лужайке полным ходом идёт подготовка к сегодняшнему городскому мероприятию. Лошади Уильяма стоят в ряд, запряжённые в несколько повозок, перегораживающих дорогу. Харпер поправляет берет, прежде чем сунуть руки в карманы своего бордового пальто без рукавов.

– Во всяком случае, на хор уходили послеобеденные часы, и я… – Запнувшись, она делает глубокий вдох и пробует ещё раз. – Ты заговорила со мной в туалете, потому что я…

– Потому что ты плакала, – заканчиваю я фразу. – Ты не хотела признаваться, почему.

– Ты всё равно знала, – тихо бормочет Харпер, словно боится этой темы. Как будто её запретили обсуждать, и она боялась, что нас могут подслушать. Она бросает на меня быстрый взгляд. – Так ведь?

Я киваю, наблюдая за тем, как вдалеке Уильям вскидывает руки и жестами показывает Духовной Сьюзан, чтобы убрала бонго, на что та демонстративно прижимает их к груди.

– Из-за родителей. Клуб любителей хора был самым длительным по времени мероприятием в школе. Два раза в неделю мы не появлялись дома почти до шести. Я думаю, ты просто наслаждалась свободой.

– Да. – Она вздыхает. – Но ты ничего не сказала. Ты знала, что я хотела поговорить о другом. Ты предложила вместо хора на эти часы приходить к тебе, чтобы продолжать заниматься вокалом, не поставив об этом в известность моих родителей.

Воспоминание о школьных годах вызывает у меня улыбку.

– Мы никогда не пели. Просто делали домашнее задание, болтали о мальчиках, репетировали последовательность элементов фигурного катания в моей маленькой комнате и поедали слишком много сладостей.

– И за обедом твоя мама обращалась со мной так, будто я её вторая дочка. У вас всегда было громко, потому что все болтали и смеялись.

– Точно. Но почему ты мне это говоришь?

Холодный зимний воздух наполнен шумом людских голосов. Мы останавливаемся напротив колокольни. Я протягиваю руку, чтобы Салли, кобыла породы тинкер, обнюхала меня, и она шевелит мягкой верхней губой, обнажая коричневые в крапинку зубы.

– Потому что я так и не поблагодарила тебя. – Харпер проводит пальцем по грубой конской упряжи, а после гладит Салли по светлой гриве. – В какой-то момент занятия по хору возобновились, я больше не