Позолоченная луна - Джой Джордан-Лейк

Джона Кэбота, кажется, никто не помнил об истории в Новом Орлеане.

Кэбот смотрел прямо перед собой, словно у него были свои причины не одобрять эту тему.

Грант дружелюбно улыбнулся.

— Во всех троих подозреваемых на сегодня мы можем проследить общую черту — генетическое происхождение из Африки, Азии и Южной Европы, которая настолько далеко на юге, что близка к Африке и Ближнему Востоку. Нельзя ожидать от них тех же моральных свойств, Джордж, что от нас с вами. Или Кэбота. Или от вашей очаровательной племянницы.

Лилли заметила промельк нерешительности перед тем, как он включил ее в перечень следующим кивком головы.

— Или от нашего прекрасного стрелка, прелестной мисс Бартелеми.

Кэбот окинул ее беглым взглядом.

— Похоже, французов тоже скоро попросят перестать размножаться.

Грант ощетинился.

Вандербильт медленно, как будто у него одеревенела спина, повернулся к ним.

— Если я правильно понял ваши предположения…

— О том, что некоторые человеческие расы просто состоят из выродившихся людей выродившихся наций, особенно более темных оттенков — так это уже доказано. Со склонностью к воровству. К насилию. К убийству.

— Господи боже, — взорвался Кэбот. — Да это же вы цитируете нам Фрэнсиса Уолкера, это их псевдонаука. Позвольте посоветовать вам предоставить президенту MIT учить вас счету, или чему там еще, и пойти со своей наукой куда-нибудь еще.

— Ну, знаете, Кэбот, придержите свой нрав.

— Мой нрав не самое страшное. И он обычно не выдерживает идиотизма.

При виде ярости Гранта Лилли подобралась — и увидела, что Джордж сделал то же самое, словно ожидал, что дальше в ход пойдут кулаки.

Но вместо этого Грант лишь разгладил свои усы. И улыбнулся.

— Я не думаю, что подобное поведение достойно джентльмена. Научная терминология, — он подчеркнул оба слова, — не должна вызывать разговоров на повышенных тонах.

— Научная болтология, — огрызнулся Кэбот. Его лицо густо, опасно покраснело.

— Это биологический детерминизм, ничего более. Мы, автохтонные викинги, так называемые homo europeus, во время тяжелых зим в степях и лесах Северной Европы изжили в себе дефективные гены и породили расу людей, отличающуюся жизненной силой, трудолюбием и разумностью.

— И вы, Грант, ее наилучший представитель? Вот к чему вело все это — к вашему эго?

— Мы — это всего лишь то, что предназначено нам нашими генами. И никакое образование, никакие сентиментальные рассуждения социальных служащих, никакая религиозная жалость к бедным и слабым этого не изменят.

— Нет. — На сей раз это был голос Джорджа, и он прозвучал так резко, как Лилли никогда еще не слышала от него — как будто это слово было пощечиной. — Вы не правы. А ваши идеи недемократичны.

— Но вы сами, Вандербильт, являете превосходный пример — ваше голландское происхождение, трудолюбие и ум вашего деда, вся та генетика, что получила развитие в вашей семье, зарабатывая — и заслуживая — ее состояние.

Лилли напряженно затаила дыхание.

Подняв с земли палку, Джордж швырнул ее с такой силой, что от неожиданности все на секунду замерли на местах — кроме Седрика, который пустился за ней.

— Я вот что скажу, Грант: у меня нет и никогда не было никакого желания изгонять из Билтмора гостя. Особенно одного из национальных лидеров по охране природы. Человека, с которым у меня много общих друзей.

В горном воздухе отчетливо повисло но.

— Так что, возможно, по следам сегодняшней беседы нам стоит прийти к согласию в отношении трех вещей.

— И это?

Джордж начал загибать пальцы.

— Первое, что нападение на мистера Берковича — это ужасно. Второе — что преступник должен быть найден.

— Безусловно. А последнее?

— Что, возможно, вызывающая восхищение забота об охране природы, которой вы посвящаете себя, в будущем составит лучшую тему наших бесед.

— Единственная цель всей моей работы, — невозмутимо заметил Грант, — это сохранение всего хорошего. И предоставление возможности процветания всему наилучшему.

Отвернувшись, Кэбот сердито вскочил на свою лошадь.

— И при этом неважно, что — или, вернее, кого — вы истребите по пути. — Он пустил своего жеребца в галоп и остановился подождать остальных только на дальнем краю поля.

Грант прокашлялся, его тон остался невозмутимым и ровным. Лилли представила себе масло, льющееся с кончиков его усов.

— Но, конечно же, я буду следовать всем требованиям нашего любезного и гостеприимного хозяина.

Никто не проронил больше ни слова. А Джордж, как заметила Лилли, вперил сердитый взгляд в Синие горы впереди.

Лилли была рада, когда железные подковы коней зацокали по кирпичам — это скрывало напряженное молчание, в котором они доехали до самого парадного входа в дом.

Конюх, Марко Бергамини, потянулся к поводьям лошадей. Она не хотела смотреть ему в глаза, но, спешившись, оказалась с ним прямо лицом к лицу.

Его глаза горели. Буквально взрывались.

Как будто, подумала она, какая-то ярость лишала его покоя. И как будто эта ярость была направлена на нее.

Принимая у нее поводья, он сделал шаг влево от лошади, поближе к Лилли.

— Вы, — сказал он так тихо, что никто больше не мог расслышать, — вы из Нового Орлеана.

Ей стало трудно дышать. Значит, ее воспоминания в тот день, когда Джордж нанял Бергамини, были правдой. Этот итальянец и его маленький брат были частью той ночи факелов и смерти. И, как ни невероятно, находились под самым ее окном.

Значит, этот итальянец мог знать, кто она. И что мог организовать ее отец.

И мог скоро начать мстить.

Тогда, возможно, ей придется принять вызов.

Глава 21

Сол только потянулся за скребницей, и тут она вошла и скользнула к нему с какой-то своей тайной, манящей целью. Бросив скребницу, он схватил ветошь и стал втирать масло в потрескавшуюся кожу старого седла. Втирать изо всех сил.

Сол и представить не мог, что нужно от него дочери Мориса Бартелеми, зачем она явилась сюда совсем одна. И точно так же он не имел представления, узнала ли она в нем одного из тех сицилийцев, которых обвинили в убийстве Хеннесси, и одного из тех, кто убежал из тюрьмы в ночь линчевания и беспорядков. Он проследил за ее взглядом.

Лилли лениво озирала седельную, словно в ее распоряжении был весь день, чтобы стоять тут и наблюдать за ним. Как будто она — одна из длинных рук ее отца. Ну, разве что более красивая — и, может, в той же мере смертельная.

С полки, где лежало седельное мыло, она взяла лист бумаги. Он потянулся, чтобы забрать его у нее.

Она приподняла брови.

— Марко, это твоя работа? Этот рисунок здания?

Он помедлил. Сомневаясь, может ли доверять ей. Скорее всего, нет. Но он мог сказать правду хотя