Позолоченная луна - Джой Джордан-Лейк

шурх-шурх-шурх скребницы по ее шкуре. Да иногда чуть более громким стуком копыта какой-то из лошадей по деревянным настилам, закрывавшим кирпичи.

Дочь Мориса Бартелеми провела пальцем в перчатке вдоль одного из кованых прутьев. Ласково.

— Я вот думаю, Марко…

Все его тело напряглось, круговые движения стали резкими. Кобыла повернула к нему морду, как бы спрашивая, в чем дело, почему он трет ее с такой силой. Извиняясь, он погладил ее по носу и перешел к крупу.

— Я все думаю насчет того убийства.

Которое случилось в Новом Орлеане или которое произошло здесь? — едва не спросил он.

— Знаешь, Марко, некоторые люди считают, что это сделал ты.

Его сердце забилось где-то в глотке. Руки так вспотели, что он с трудом удерживал гладкую деревянную ручку. Он повернулся к ней, уронив обе руки. По выражению ее лица он понял, что его собственное лицо помрачнело.

Его голос понизился до шепота, медленного и хриплого.

— Но это не я.

Она медленно отпустила прутья решетки. Подошла так близко, что он ощутил тепло ее тела здесь, в прохладном стойле. Она подняла к нему лицо и стояла так, приоткрыв губы.

Он смотрел на нее, опустив голову. Прижав руки к бокам. Желая притянуть ее к себе.

Но не мог заставить себя шевельнуться.

— Может быть, Марко Бергамини, я должна сказать тебе, что я точно про тебя знаю.

Он ждал. Дрожа.

— Я знаю, — она была так близко, что ее щека почти прижималась к его, что ее губы касались его уха, — что ты, при всей своей силе, никогда не причинишь никому вреда.

Ее правая рука скользнула по завиткам волос у него на затылке. На секунду ее лицо оказалось совсем близко.

Но потом она медленно отстранилась, не отводя от него взгляда. И вышла из стойла. И ушла, оставив запах магнолий, тут, среди кожи, и сена, и пота, ручьями стекавшего по спине Сола.

Глава 22

Беспокоясь о Дирге со времени их разговора в Билтморе, Керри все время приглядывалась, ожидая, что он таится где-то неподалеку: в тени коптильни, в зарослях каштанов у водопада, в темных улочках города. Потому что что-то в нем изменилось — то ли сказались удары приехавших миллионеров по его гордости, то ли ее возвращение из Нью-Йорка, но он стал другим.

Словно дикий кабан с охотничьим ножом, вонзенным в грудь, Дирг Тейт был ранен чем-то в самую глубину своей души. И эта боль грозила прорваться наружу скорее рычанием, нежели тихим стоном.

А еще она знала, что, несмотря на его рост и силу, в нем было что-то детское, какая-то пугливость. И это было его самым уязвимым местом: его могли использовать как чей-то рупор. Чью-то пешку.

Теперь он избегал Керри. Буянил по всему городу в тавернах и на всех углах. До нее доходили рассказы об этом.

Дирг Тейт нарывается на драки.

Говорит, вы с ним все собираетесь зажить однажды своим домом.

Но пока он держал ее на длинном поводке.

Во время нападения на станции его не было в городе. Это можно было доказать. Но он казался отравленным каким-то странным страхом и яростью, которых не было в нем раньше.

Этим утром, когда у нее был выходной, она собрала яйца и перестелила отцу постель. Накормила его овсянкой с сушеной жимолостью для сладости — сиропа больше не было. Сегодня его глаза были не в фокусе, а разум, казалось, ушел куда-то в другой мир, но она все равно напоила его чаем с корой кизила от боли. Меняя отцовскую рубаху на чистую, Керри решила, что должна поговорить с Диргом. При встрече она сумеет разглядеть отблески правды в его лице.

— Почему все же, — спросил Джарси, когда она сказала, что пойдет на ферму Тейта, — ты так и не вышла за него замуж? Он же глаз с тебя не сводил, до того как ты уехала в Нью-Йорк.

Талли посмотрела на него с превосходством.

— Нельзя выходить замуж за каждого, кто не сводит с тебя глаз.

— Моя сестренка умна не по годам, — улыбнулась Керри.

Она оставила близнецов натягивать беличьи шкурки, которые они выдубили, на банджо, сделанное из щепок. Старое банджо, которое изготовил еще отец, растрескалось после многих лет активного использования.

— Мистер Братчетт говорил, это должно быть туже, — настаивала Талли.

— Если натянуть туже, оно треснет.

— Не треснет, если делать все правильно. Вот как я.

По крайней мере, они были заняты.

Керри с усилием взобралась на последний холм по дороге. Утомление от работы в Билтморе и заботы об отце буквально валили ее с ног в те несколько часов, что ей удавалось вырвать для сна. Но сегодня желание получить ответы пересилило потребность в отдыхе.

Енот, метнувшись из-под ног, застыл в нескольких шагах от нее на берегу ручья.

— Почему это ты не спишь среди бела дня? — спросила у него Керри. Зверек поднял передние лапки, а потом, опустившись на все четыре, побежал за ней. — Беги лучше своей дорогой, малыш. Там, куда я иду, тебе делать нечего.

По старой привычке она шла по лесу совершенно бесшумно, осторожно ступая на мягкую, влажную землю, а не на сухие листья.

Хижина Тейта стояла впереди, на полянке, окруженная кленами и несколькими хозяйственными постройками — коптильней, стойлом, курятником и туалетом. На всех четырех столбах крыльца хижины к бревнам были прибиты шкурки енотов, с головами, хвостами и всем прочим, как будто зверьки карабкались на крышу; всего их было восемь. Точно каменные львы, подумала Керри, по обеим сторонам парадного входа в Билтмор — бесполезное украшение. Вроде приветствия. И людского стремления продемонстрировать благополучие и богатство. И неважно, есть оно на самом деле или нет.

От задней двери хижины тянулась тропинка вдоль заросшего тиной ручья. Оттуда и доносилось лязганье металла по камню.

Керри тихо пошла на звук, и из-за куста дикого лавра увидела Дирга, стоящего к ней спиной. Он что-то чинил, наклонившись над конструкцией из витых медных труб, патрубков и бочки.

Когда она подошла ближе, он поднял голову. Резкий кивок обозначал приветствие у горных людей.

— Мне надо знать, — сказала она. Потому что не было никакого смысла ходить вокруг да около. — Что с тобой происходит? Все только и говорят, как ты буянишь. И что говоришь. Это не похоже на того человека, какого я помню.

Он ничего не ответил, только дернул челюстью.

По его лицу она видела, что права — там, по образу немногословного горца, промелькнул отблеск страха. И еще довольно заметный вызов. Она почувствовала, как будто на нее навели прицел