Моя жизнь. Записки суфражистки - Эммелин Панкхёрст

та же ответственность, что и на мужчинах, то они должны пользоваться такими же правами, как и мужчины. Я убеждена, что общественное мнение на нашей стороне, что оно подавлено, предумышленно подавлено, так что приходится радоваться, что в суде дозволяется еще говорить по этому вопросу».

Прокурор в своей речи уделил очень много места защите либеральной партии и ее образу действий в связи с законодательством о женском избирательном праве. Поэтому мистер Тим Гилли хорошо сделал, говоря в защиту мистрисс Лоуренс, когда особенно подчеркнул и выяснил политический характер предъявленного нам обвинения и суда над нами.

Не подлежит сомнению, что очень выгодно и приятно, имея дело с политическими противниками, обладать возможностью привести против них в движение закон. Я ни на минуту не сомневаюсь, что было бы очень удобно, если бы только правительство имело смелость сделать это, заставить замолчать всю оппозицию его величества, пока нынешнее правительство стоит у власти, запереть под замком всех замечательных и выдающихся общественных деятелей, – всех этих Карсонов, Смизов, Бонар-Лоу. Было бы весьма удобно сразу покончить со всей оппозицией, как и с женским движением, при помощи привлечения к суду и возбуждения уголовного преследования. Господа присяжные, что бы ни было сказано здесь сторонами, какие указания ни были даны – не слабым женщинам, а мужчинам, вооруженным и дисциплинированным, правительство не имеет мужества преследовать в судебном порядке никого другого, кроме женщин. Однако правительство моего ученого друга избрало две даты, считая их самыми важными, и оно требует от вас осуждения обвиняемых и признания, что эти обладающие чувством ответственности, хорошо воспитанные, образованные, имеющие университетские дипломы люди, без всякого основания, не будучи провоцированы, вдруг, говоря словами обвинительного акта, с заранее обдуманным намерением и сговорившись затеяли это преступное предприятие.

Господа присяжные, тут я вас прежде всего спрошу: чем особенным отличается требование, выдвинутое женщинами, в силу чего оно могло вызвать то отношение к нему министров его величества, о котором говорит нам имеющийся в деле материал? Мне думается, что основная задача всякого правительства – сглаживание противоречий и спокойное управление страной, чтобы не толкать людей обеспеченных и стоящих на высших ступенях общественной лестницы в сторону тех, кого обвиняют в провоцировании социальной розни и нарушении общественного спокойствия. Что же мы видим? Мы видим, что те самые министры, которые принимают трэд-юнионистов, противников оспопрививания и т. д., милостиво выслушивают их требования и удовлетворяют их, совершенно иначе относятся к требованию, которое всегда предъявлялось сдержанно, спокойно и почтительно; мы видим, что когда эти люди, настаивающие на этой политической реформе, просят аудиенции, просят о приеме, просят даже только о принятии их петиций, их неизменно встречал резкий и торжественный отказ. Вот причина, объясняющая это злополучное настроение у лиц вроде обвиняемых, вроде тех, против кого здесь приводились улики, – причина, собравшая нас здесь на судебное разбирательство. И я предоставляю вам самим решить, что именно привело к рассматриваемым событиям, – подстрекательство моих подзащитных или образ действий министров; решить, не вправе ли я требовать, чтобы вы признали, что главная доля вины должна быть приписана тем, на ком лежит большая ответственность, и чтобы вы заявили, что не одни лишь подсудимые виноваты».

Заканчивая свою речь, мистер Гили вернулся к политическому характеру процесса. «Правительство затеяло это преследование, – заявил он, – чтобы устранить на продолжительное время своих главных противников. Министры надеются, что не услышат уже на своих митингах неприятных им возгласов: «Право голоса женщинам!» Я не могу себе представить другой цели, какую они могли бы преследовать, затевая этот процесс. Я выразил свое сожаление по поводу убытков, понесенных лавочниками, торговцами и другими лицами. Я выражаю глубокое сожаление, мне крайне досадно, что кто-либо причиняет убытки или страдания неповинным людям. Но я прошу вас заявить, что правосудие уже достаточно удовлетворено наказанием непосредственных виновников происшедшего. Что можно еще выиграть? Выиграет ли правосудие?

Я почти не решаюсь признавать настоящий процесс процессом законным. В нем я усматриваю акт политической мести. Из всех поразительных процессов, когда-либо рассматривавшихся в наших судах, этот процесс по обвинению мистера Лоуренса кажется мне наиболее поразительным. Он решился явиться в некий полицейский суд и взять на поруки женщин, арестованных за попытку, если не ошибаюсь, представить свои петиции парламенту или за насильственные действия. Я не протестую против манеры, с какой мой ученый друг поддерживал обвинение, но я протестую против методов полиции – розысков относительно домашних и семейных обстоятельств обвиняемых, против захвата их рукописей и бумаг, против заглядывания в их банковские текущие счета и приглашения сюда их банкиров, чтобы справиться о состоянии их счетов. И я утверждаю, что ни в одном процессе более мелочные ухищрения не умаляли крупного политического процесса, ибо, думайте, что хотите, вы не можете уйти от того, что перед нами политический процесс серьезного общественного значения. Не женщины здесь на скамье подсудимых, а мужчины. На скамье подсудимых правительственная система. Система предъявления бесчисленных обвинений без тени фактических доказательств и улик; судится система, стремящаяся превращать в заговор любой невинный факт общественной жизни».

Присяжные совещались более часа, что свидетельствовало о трудности для них столковаться о приговоре. Когда они вернулись в зал заседания, по их напряженным лицам было видно, что они сильно взволнованы. Голос старшины дрогнул, когда он объявил приговор: виновны, и ему с трудом удалось сдержать свое волнение, когда он добавил: «Ваше Лордство, мы единодушно хотим выразить надежду, что, принимая во внимание несомненно чистые мотивы, лежащие в основе агитации, поведшей к беспорядкам, вы соблаговолите проявить максимальную снисходительность и милосердие при определении меры наказания».

Взрыв аплодисментов сопровождал эту просьбу. Тогда поднялся мистер Петик Лоуренс и попросил разрешения произнести несколько слов до объявления приговора. Он сказал, что должно быть очевидно, даже помимо предложения присяжных, что мы действовали в силу политических побуждений и что мы являемся политическими преступниками. Английскими судами было вынесено решение, что политические преступники отличаются от обыкновенных преступников, и мистер Лоуренс сослался на дело одного швейцарского подданного, в выдаче которого было отказано ввиду политического характера его преступления. По этому поводу суд заявил, что даже убийство, если оно совершено по политическим мотивам, является политическим преступлением. Мистер Лоуренс напомнил также судье дело покойного Уильяма Стеда, который был приговорен к тюремному заключению, но ввиду необычных мотивов, вызвавших его преступление, был помещен в первом разряде и пользовался полной свободой принимать у себя своих родных и друзей. Под конец он сослался еще на дело доктора Джэмсона. Хотя его набег повлек за собой смерть 21 лица и ранение 46, был принят во внимание политический характер его преступления и он был водворен