Моя жизнь. Записки суфражистки - Эммелин Панкхёрст

разбирательство может установить, является ли этот план обвиняемых заговором.

На другой день предварительного следствия мистрисс Тьюк, уже двадцать дней находившуюся в тюремной больнице и являвшуюся в суд в сопровождении сиделки, выпустили под поручительство. Мистер Лоуренс произнес убедительную речь об освобождении на поруки своем и своей жены, указав, что они находятся в предварительном заключении две недели и потому имеют на это право. Я тоже требовала льгот, полагающихся для заключенных, состоящих под следствием. Оба ходатайства были отвергнуты судом, но спустя несколько дней министр внутренних дел сообщил моему адвокату, что остающийся мне срок заключения откладывается до окончания разбирательства дела о заговоре. Лоуренсов уже выпустили на поруки. Общественное мнение заставило министра пойти на эти уступки, ибо было хорошо известно, что почти невозможно организовать защиту, находясь в тюрьме.

4 апреля предварительное рассмотрение дела закончилось оправданием мистрисс Тьюк, деятельность которой в ЖСПС, как было доказано, ограничивалась исключительно исполнением секретарских обязанностей. Дело же о Лоуренсах и обо мне было передано на рассмотрение ближайшей сессии Центрального Уголовного суда, начинающейся 23 апреля. С большим трудом удалось уговорить судью, ссылаясь на плохое состояние моего здоровья, отложить дело на две недели, и поэтому процесс начался 15 мая.

Этот процесс я никогда не забуду. Причудливой иронии судьбы угодно было, чтобы разбиравший дело судья лорд Колридж оказался сыном того Чарльза Колриджа, который в 1867 г. выступал вместе с моим мужем в известном деле Чарльтон против Лингса и доказывал, что женщины суть «лица» и, как таковые, имеют право голосовать при выборах в парламенте. Ирония эта усугублялась еще тем, что генеральный прокурор сэр Руфус Исаакс, выступавший обвинителем, сам был виновен в произнесении замечательных речей, развивавших нашу точку зрения. В речи, произнесенной в 1910 г., в связи с отменой права лордов на вето, сэр Руфус указывал на то, что хотя агитация против этой привилегии велась и миролюбиво, породившее ее возмущение отличалось большой силой. Он говорил: «В прежнее время, когда значительная масса народа не имела права голоса, она прибегла бы к насилиям, чтобы показать, чего ей не достает; ныне оружием избирателя является его избирательная записка. Пусть поэтому не сбивает никого с толку тот факт, что в нынешней борьбе все спокойно и не выходит из рамок порядка в противоположность мятежному характеру крупных столкновений в прошлом». Нам было интересно, поймет ли человек, произнесший эти слова, что женщины, лишенные права голоса, не обладающие никакими конституционными средствами для того, чтобы защитить свои интересы, тоже вынуждены были прибегнуть к насилиям, чтобы показать, чего им не достает. Первые же его фразы не оставили на этот счет никаких сомнений. Он с самого начала выставил столь изумительно несправедливое положение, что я не верила своим ушам. Своему обращению к присяжным он предпослал заявление, что они никоим образом не должны связывать действия обвиняемых с каким-либо политическим движением.

«Я придаю весьма большое значение тому, – сказал он, – чтобы вы поняли, приступая к рассмотрению настоящего дела, что все вопросы о том, должна ли женщина иметь избирательное право, должна ли она пользоваться одинаковыми с мужчинами политическими правами, – не имеют ни малейшего отношения к нашему процессу… Поэтому я прошу вас вообще отказаться от рассмотрения соответствующих доводов, которые будут вам представлены, какой бы точки ни держались вы сами на этот, без сомнения, весьма важный политический вопрос».

При всем том сэр Руфус в своей речи упомянул о своем опасении, что не окажется возможным обойтись в ходе процесса без ссылок на различные события политической жизни, и, конечно, все разбирательство – с самого начала до конца – ясно доказало, что настоящий процесс является, как выразился защитник мистрисс Лоуренс, мистер Тим Гили, крупным политическим процессом.

Вся речь прокурора была построена на полном игнорировании мотивов поступка членов ЖСПС, которые изображены были им как простые буяны и нарушители общественного спокойствия.

Затем было подвергнуто допросу значительное число свидетелей, в большинстве своем полицейские, и их показания и наш перекрестный допрос обнаружили тот поразительный факт, что в Англии существует специальная тайная полиция, целиком занятая политическим сыском. Эти люди, в общей сложности 75 агентов, образуют так называемый политический отдел уголовно-сыскного департамента полиции. Они ходят переодетыми, и их единственная обязанность состоит в выслеживании суфражисток и других политических деятелей. Кроме того, они записывают произносимые на собраниях речи.

Мистер Лоуренс и я защищали себя сами, мистрисс Лоуренс защищал член парламента Гили. Место не позволяет мне привести наши речи целиком, но мне хочется познакомить читателя с выдержками из них, которые сделают ему ясной всю картину процесса.

Говоривший первым мистер Лоуренс начал с обзора суфражистского движения и с объяснения, почему наделение женщин политическими правами представляется ему вопросом настолько важным, что для разрешения его находит себе оправдание применение решительных мер. Он вкратце обрисовал историю Женского социально-политического союза со времени удаления Кристабель Панкхёрст и Энни Кенни с митинга Эдуарда Грея и заключения их в тюрьму за предъявление политического вопроса до потопления согласительного билля. «Рассматриваемое вами дело, как я хочу доказать вам, – сказал он, – представляет собой не заговор или подстрекательство с нашей стороны, а заговор министерства, управляющего нашей страной, и подстрекательство со стороны министров Короны». И он блестящим и убедительным образом доказал это, не только рассказав о некрасивых уловках и обманах, при помощи которых правительство морочило суфражисток с биллями об избирательном праве, но и приведя точные слова членов кабинета, в которых они указывали женщинам, что они никогда не получат право голоса, если не научатся бороться за него так, как в свое время боролись за него мужчины.

Когда очередь дошла до меня, я решила считаться с тем, что рядовые обыватели абсолютно незнакомы с историей женского движения в силу того, что печать никогда не сообщала о нем более или менее полных и точных сведений. Поэтому я рассказала присяжным, как только могла коротко, историю сорока лет мирной агитации, пока мои дочери и я не решились посвятить свою жизнь делу завоевания избирательных прав для женщин и добиваться этой цели всевозможными средствами, необходимыми для успеха.

Мы основали Женский социально-политический союз в 1903 году. Сперва мы имели в виду испытать и оказать влияние на одну политическую партию, тогда получившую власть, убедить ее сделать этот вопрос о распространении политических прав на женщин своим программным вопросом и разрешить его. Потребовалось немного времени, чтобы убедить нас – мне нет необходимости утомлять ваше внимание историей всего того, что имело место, – что мы ничего не добьемся, что таким путем своей цели мы не достигнем. Затем в 1905 г. мы стали лицом к лицу с тяжелыми фактами: