Моя жизнь. Записки суфражистки - Эммелин Панкхёрст

чувством, а в силу того, что он проще всего и его легче всего понимают. Зачем женщинам идти в Парламентский сквер, подвергаться там избиению и оскорблениям, и, что всего важнее, производить меньше впечатления, чем если бы они швыряли камнями? Мы достаточно долго делали это. Целые годы мы терпеливо сносили оскорбления и насилия. Страдало здоровье женщин, некоторые из них умерли. Мы не считались бы с этим, если бы имели успех, но успеха мы не добились, и мы дальше двинулись вперед с меньшим вредом для себя при помощи битья стекол, чем двигались в ту пору, когда допускали избиение нас самих.

«И, в конце концов, разве жизнь женщины, ее здоровье, ее члены не более ценны, чем куски стекла? Это не подлежит сомнению, но что еще важнее, разве битье стекол не производит на правительство более сильного впечатления? В борьбе именно такие соображения диктуют вам, какое оружие выбирать. И теперь мы попробуем, не подействуют ли на него одни лишь камни. Я не думаю, чтобы когда-либо нам оказалось нужным вооружиться так, как это сделали китайские женщины, но среди нас достаточно женщин, готовых сделать это, если окажется необходимым. Мы в нашем союзе головы не потеряли. Мы заходим так далеко, как это требуется для победы, и на предстоящую демонстрацию протеста мы отправимся с полной уверенностью в том, что этот план кампании, задуманный друзьями, которых мы сегодня чествуем, на этот раз принесет положительные результаты».

С того самого времени, как милитантство приняло форму уничтожения собственности, публика как у нас на родине, так и за границей обыкновенно любопытствовала по поводу того, какая существует логическая связь между такими действиями, как битье стекол, сжигание почтовых ящиков и т. п. и правом голоса. Только полнейшее незнакомство с историей оправдывает это любопытство. Ибо каждый шаг вперед на пути расширения политической свободы мужчин сопровождался насилиями и уничтожением собственности. Обычно прогресс отмечался войной, которая признавалась славной; иногда он сопровождался мятежами, которые считались не столь славными, но не были благодаря этому менее действительны. Моя речь, выше приведенная, пожалуй, поразит читателя своим призывом к насилию и нарушению закона, что совершенно непростительно вообще и при нормальных условиях. Но я обращу внимание читателя на странное совпадение. В тот самый час, когда я произносила эту речь, доказывая своей аудитории политическую необходимость физического возмущения, член правительства в другом зале, в другом городе говорил своей аудитории совершенно то же самое. Этот член министерства, достопочтенный Ч. Гобгауз, говоря на многолюдном антисуфражистском митинге в своем избирательном округе Бристоль, заявил, что суфражистское движение не имеет шансов на успех, потому что его участники не сумели доказать, что это движение настойчиво поддерживается широкими общественными кругами. Он заявил, что «суфражистское движение не вызвало ничего подобного возмущению народных масс, которое повело в 1832 г. к нападению на Нотингемский замок или к схватке в Гайд-Парке в 1867 году».

«Возмущение народных масс», которое упомянул мистер Гобгауз, сказалось в поджоге замка герцога Нью-Каслского, противника избирательной реформы, и замка Колвик, летней резиденции другого вождя оппозиции против билля о реформе. Мужчины-милитанты того времени не выбирали для поджогов необитаемые здания. Они сожгли эти исторические замки, несмотря на то, что под их крышей в то время находились их владельцы. При этом даже умерла от потрясения жена владельца Колвикского замка. И все же никаких арестов не последовало, ни один мужчина не был посажен в тюрьму. Напротив, король позвал к себе главу министерства и просил министров-вигов, высказывавшихся в пользу билля, не подавать в отставку и указал, что таково желание лордов, отвергнувших билль. «История Англии» Молесуорта говорит:

«Эти заявления диктовались необходимостью. Опасность была неминуема, министры знали это и делали все, что могли, чтобы успокоить народ и уверить его, что билль только отложен, но отнюдь не окончательно провален».

Некоторое время народ верил этому, но скоро потерял терпение и снова прибег к агрессивным действиям, когда увидел признаки возобновления деятельности со стороны противников избирательной реформы. В Бристоле, в том самом городе, где произносил свою речь Гобгауз, запылал ряд зданий. Воинственные сторонники реформы сожгли новую тюрьму, таможню, акцизное управление, дворец Епископа, здание городской думы, много лазаретов и других частных зданий, причинив убытки свыше миллиона рублей. Результатом этих насильственных действий и опасения еще большего взрыва было поспешное принятие парламентом реформы в июне 1832 г.

Наша демонстрация, столь миролюбивая и спокойная, в сравнении с политическими выступлениями английских мужчин, была назначена на 4 марта, и объявление о ней вызвало сильную общественную тревогу. Сэр Уильям Байлз заявил, что он намерен «предъявить министру внутренних дел запрос, обратил ли он внимание на речь мистрисс Панкхёрст, произнесенную ей в пятницу вечером, в которой она открыто подстрекала своих слушательниц к насильственным действиям и уничтожению собственности и грозила пустить в ход огнестрельное оружие, если камни окажутся недостаточно действительными». Он спросит, какие шаги намерен министр предпринять, чтобы оградить общество от такого взрыва беззаконий.

Вопрос был кстати задан, и министр отвечал, что на эту речь было обращено его внимание, но что в общественных интересах нежелательно в данную минуту говорить подробнее на эту тему.

Как ни старались полицейские власти предупредить демонстрацию, им это не удалось, потому что, как всегда, они могли безошибочно рассчитать, что именно предпримет полиция, тогда как она была безусловно не в состоянии предусмотреть, что предпримем мы. Мы задумали демонстрацию на 4 марта, и об этом мы заявили. Мы задумали другую демонстрацию на 1 марта, но о ней мы молчали. В пятницу днем 1 марта я подъехала в таксомоторе вместе с почетным секретарем нашего союза мистрисс Тьюк и еще одним членом союза к дому № 10 на Даунинг-Стрит, официальной резиденции премьер-министра. Было ровно половина шестого, когда мы вышли из автомобиля и швырнули свои камни – всего четыре – в окна. Как мы и ожидали, нас сейчас же арестовали и отвезли в ближайшее полицейское управление. Истекший после этого час долго будут помнить в Лондоне. С перерывами в пятнадцать минут небольшие группы женщин, принявшие участие в демонстрации, делали свое дело. Прежде всего битье стекол имело место в Гэмаркете и на Пикадилли, весьма поразив и перепугав прохожих и полицию. Значительное число женщин было арестовано, и все думали, что этим все дело кончится. Но не успели стихнуть возгласы возбужденной толпы и огорченных владельцев магазинов, не успела полиция доставить своих пленников в участок, зловещее битье стекол возобновилось, на этот раз по обеим сторонам улицы Регента и на Стрэнде. Немедленно к месту действия поспешили толпы полицейских и народа. Пока их внимание было занято происходящим в этом