Моя жизнь. Записки суфражистки - Эммелин Панкхёрст

районе, третья партия женщин принялась за битье стекол в Оксфорд Цирке и на Бонд-Стрит. Демонстрация в этот день закончилась в 6½ часов битьем стекол во многих окнах на Стрэнде. «Daily Mail» дала такое описание демонстрации:

«Во всех концах кишащих народом и залитых ослепительным светом улиц слышался звон разбиваемого стекла. Люди сразу испуганно останавливались, когда около них разлетались стекла; вдруг где-то впереди новый звон, затем на другом конце улицы, потом позади – одним словом, со всех сторон. На тротуары выбегали из магазинов взволнованные приказчики; приостановилось движение экипажей и пешеходов; полицейские бросались из стороны в сторону; спустя пять минут по улицам двинулись процессии возбужденных групп, причем в центре каждой из них можно было увидеть женщину, препровождаемую за битье стекол в полицию. Между тем торговая часть Лондона погрузилась во внезапный полумрак. Поспешно стали прикреплять к окнам ставни, со всех сторон слышался шум от спуска железных занавесей. Быстро организовались караульные посты из полицейских и торговцев, и на каждую даму, идущую одну по улице, в особенности, если у нее в руках был саквояж, смотрели с угрожающей подозрительностью».

В то самое время, когда происходила эта демонстрация, в Скотланд-Ярде было устроено совещание для обсуждения мер, необходимых для того, чтобы помешать битью стекол в ближайший понедельник. Но мы в своем заявлении не указали тот час, когда начнется 4 марта наш протест. В своей речи я лишь пригласила своих слушательниц собраться вечером 4 марта в Парламентском сквере, и они приняли мое приглашение «Daily Telegraph» писала:

«Около шести часов вечера местность, прилегающая к зданиям парламента, оказалась в осадном положении. Владельцы магазинов почти без исключения загородили окна своих помещений, убрали товары с витрин и приготовились к самому худшему. За несколько минут до 6 часов громадное количество полиции, доходившее до трех тысяч констеблей, было размещено в Парламентском сквере, в Уайтхолле и прилегающих улицах, а значительные резервы были собраны в Вестминстер-Холле и Скотланд-Ярде. Около половины девятого Уайтхолл оказался переполненным полицией и публикой. Конные полицейские разъезжали взад и вперед по Уайтхоллу, регулируя движение публики. Ни на мгновение не было заметно ни малейшего признака опасности».

Демонстрация была произведена утром, когда сто с лишним женщин спокойно отправились к Найтбриджу и, идя в одиночку по улицам, выбили стекла почти во всех окнах магазинов, мимо которых проходили. Захваченная врасплох, полиция арестовала лишь немногих участниц демонстрации, тогда как большинству удалось ускользнуть от нее.

За это двухдневное выступление в различные полицейские участки было приведено около 200 суфражисток, и в течение нескольких дней длинные процессии женщин проходили мимо судей. Смущенные судьи увидели перед собой не только прежних, уже знакомых мятежниц, но и много новых, в том числе несколько женщин, чьи имена, как, например, композиторши Этель Смиз, пользовались европейской известностью. Эти женщины, являясь перед судом, ясно и определенно излагали свои взгляды и мотивы, ими двигавшие, но судьи не приучены исследовать мотивы. Их учат думать только о законах, охраняющих частную собственность. Их уши не привыкли воспринимать слова вроде тех, какие произнесла одна из арестованных. Она заявила: «Мы перепробовали все средства – процессии и митинги, но они ни к чему не привели. Мы прибегли к демонстрациям, а теперь нам пришлось в конце концов заняться битьем стекол. Жалею, что мне не удалось разбить их побольше. Я совсем не раскаиваюсь в том, что сделала. Наши женщины работают в гораздо более скверных условиях, чем бастующие углекопы. Я видела вдов, выбивающихся из сил, чтобы прокормить и воспитать своих детей. Из каждых пяти только двое бывают годны для военной службы. Что хорошего представляет собой страна, вроде нашей? Англия безусловно вырождается и идет к упадку. У вас одна лишь точка зрения, точка зрения мужская и, как бы мужчины ни старались, они не смогут далеко продвинуться вперед без женщин и не считаясь со взглядами женщин».

Как раз в это время происходила гигантская стачка углекопов, и правительство, отнюдь не прибегая к арестам их руководителей, старалось столковаться с ними. Я обратила на это внимание судьи и сказала ему, что содеянное женщинами представляется комариным укусом, в сравнении с бурным выступлением углекопов. Далее я сказала: «Надеюсь, что наша демонстрация покажет правительству, что возмущение женщин не улеглось. Если нет, если вы отправите меня в тюрьму, я пойду дальше и покажу, что женщины, которым приходится помогать оплачивать жалованье министрам, да и вам сэр, добьются голоса при создании законов, которым они должны подчиняться».

Я была приговорена к двухмесячному тюремному заключению, другие на разные сроки от одной недели до 2 месяцев; дела тех, кто обвинялся в битье стекол стоимостью более 5 фунтов, были перенесены в высшую инстанцию. Их тоже отправили в тюрьму – в предварительное заключение, и когда за последней из нас закрылись тюремные ворота, не только Холлоуэйская, но и три других женских тюрьмы оказались переполненными необычными постояльцами.

Для большинства из нас это пребывание в тюрьме оказалось весьма бурным. Значительная часть узниц, вдобавок к своим приговорам, были осуждены на тяжелую работу», а это значило, что к ним не применялись те льготы, которые в ту пору были предоставлены суфражисткам, как политическим преступникам. В виде протеста они прибегли к голодовке, но так как мне намекнули, что льготы будут восстановлены, я посоветовала им прекратить ее. Подследственные заключенные потребовали, чтобы мне дали общую прогулку с ними, и, не получив ответа, разбили стекла в своих камерах. Другие находившиеся в тюрьме суфражистки, услышав звон разбиваемых стекол и пение нашей Марсельезы, немедленно выбили стекла и у себя. Давно уже прошло то время, когда суфражистки безропотно подчинялись тюремной дисциплине… Так проходили первые дни моего заключения.

Глава II

Напуганное правительство не удовлетворилось тем, что засадило в тюрьму преступниц, выбивавших стекла. В своем ослеплении оно задумало невыполнимое дело – одним ударом уничтожить все милитантское движение. Правительства всегда пытались сокрушать реформаторские движения, уничтожать идеи, умертвлять то, что не может умереть. Забывая уроки истории, доказывающей, что ни одному правительству это никогда не удалось, они по-прежнему бессмысленно повторяют те же попытки.

К числу этих попыток надо отнести тщательный обыск, произведенный полицией в нашем главном штабе в Клементс-Инне.

Полиция сверху до низу обыскала наше помещение в Клементс-Инне, стараясь добыть материал для доказательства нашего «заговора». Она обшарила все конторки, шкафы и этажерки, увезя с собой в двух кэбах целые кипы бумаг и книг, в том числе и все мои личные, рукописи, картинки моих детей в детском возрасте и письма, много лет тому назад посланные мне моим мужем. Некоторые из них я уже никогда не увидела снова.

Полиция также