Солдат Берии. 1418 дней в рядах войск НКВД по охране тыла Красной Армии - Федор Петрович Васильев

километров по Каракумским пескам. Тут дозорный доложил, что банда уже проехала большой период, уже никого рядом нету, в котловане сели, оружие сложили в козлы, а сами пьют чай. Начальник сразу разбил группу: слева щель и справа щель, впереди хребет, а за ним котлован. Ручной пулемёт сюда, остальные с криками «Ура!» и клинкам — в атаку. Застали их врасплох, прижали к земле пулемётным огнём с хребта, повязали (правда, немножко засуетились), и давай конвоировать на заставу. Шестнадцать человек, с верблюдами. На верблюдах навьючена контрабанда: опий и другие наркотики. У каждого из этих афганцев по несколько пачек денег, наших советских. И вот, приконвоировали их, и за это я получил в 39-м году двухнедельный отпуск в Одессу. Приехал в Одессу, а мы на заставе шили себе костюмы, сапоги делали, портупею — как офицеры. Я шёл, на меня смотрели: кто я такой? И после этого вернулся обратно на заставу и был до 41-го года.

Обстановка на границе в то время была напряжённая. Вражеские лазутчики пробирались глухими тропами и лезли через горы. Но на их пути неизменно оказывались воины в зелёных фуражках. У нас были собраны представители всех национальностей, в том числе и одесситы призыва 1938-го года: Филипп Ковальков, Стёпа Петрохаленко, Лёня Барабанов, Петя Крохмаль, Наум Файнгерц, Яшка Гольдман и другие. С Петей Крохмаль (его, наверное, уже нет в живых) мы дружили, он еврей был. Так я ему говорю: «Ты же жид». А он: «Я не жид, я еврей». Ха-ха. Говорю: «А в чём разница?». -»Жид — это предатель, а еврей — это хороший». И вот, мы с ним 38-го года, да раньше даже, по две тысячи какой-то там год вместе были. Жену его и сына бандиты застрелили, а сам он потом уехал в Америку. Это был мой друг…

— Чем вооружали пограничников на вашей заставе?

В конном наряде помимо клетки с голубями каждый из нас имел на своих плечах винтовку «трёхлинейку» или ручной пулемёт Дегтярёва, один диск с патронами, две гранаты, бинокль, клинок, к седлу был привьючен бурдюк или брезентовое ведро с водой, неприкосновенный запас еды и другое. С такой выкладкой выезжали на охрану государственной границы и находились там по 10–16 часов.

Вскоре началась Великая Отечественная война. Мы днём и ночью слушали тревожные сообщения бумажного репродуктора о том, что наши войска сдают город за городом. На заставе все, и я тоже, начали писать рапорты с просьбами об отправке на фронт, но нам сказали, что мы нужны здесь. А в октябре месяце, когда мы с товарищами были в наряде в пешем строю, к нам прискакал конный посыльный и передал приказ: «Срочно прибыть на заставу». Там мы сдали закреплённое оружие, боеприпасы, имущество, и убыли в Ашхабад для общего сбора и отправки на фронт в Москву. Прибыли в Сокольники, где формировались части, и там я был зачислен в 226-й полк НКВД. А 7-го ноября 1941-го года, в составе 5-й роты 2-го батальона 226-го полка 42-й бригады, был на историческом военном параде на Красной площади.

— Ого, так вы НКВДшник!

Да-а-а, по жизни! С 38-го года и по 2004-й всё время в органах. Трудовой стаж у меня больше семидесяти лет. Я имею более 70-ти благодарностей, от кого только хочешь.

— Во сколько начался парад?

Парад начался в 8 часов утра и через час кончился. В 4 утра нас подняли и из Сокольников повели пешим строем. Идём, и куда идём — не знаем, все молчат. А потом на машины. Приехали, выходим (а я-то в Москве бывал), и когда дошли до ГУМа, тогда уже поняли: «Мы идём на Красную площадь!». И на протяжении всего пути до площади беспрерывно играла музыка и исполнялась песня «Священная война». Пришли, а там уже до самого мавзолея Ленина стояли солдаты. Мы встали напротив ГУМа, и там впервые я увидел Сталина живого…

— И как впечатление?

Ну, вы представляете, такой он красавец, да? А оказывается, у него оспа, и он такой маленький. Это впервые я его там увидел и больше уже не видел никогда. И вот тут он выступил со своей речью, и сказал нам, что война наша справедливая, и наша миссия — сделать всё для Победы. Мы шли, как говорится, «или-или», тусклые такие, чёрт его знает: сорок градусов мороза, мы — кавалеристы, так у нас ещё были сапоги, а в пехоте — обмотки и ботинки. Холодно, снег — тихий лопатый снег в 41-м году. И после его этой речи, после его энтузиазма и, ну, как тебе сказать, влитого в душу оптимизма к Победе, не взирая на потери, мы пошли.

— А по какому критерию выбирали участников для парада?

Не знаю, как с заставы меня направили в этот полк, так я с ним на парад и попал. И вот, прошли по Красной площади, а оттуда по Васильевскому Спуску на оборону Москвы.

— Первый бой помните?

Первый бой был под Солнечногорском — это 25 километров от Москвы.

Мы сначала всё время были на обороне: выедем на какой-то участок, чем-то поможем, и обратно в Ногинск. Раз пять были ночные учения: «Тревога!» — поднялись, на «полуторку» 16 человек, на ЗИЛ 24 человека. Выезжаем: кто забыл винтовку, кто клинок, кто вещевой мешок. А в вещевом мешке, там всё было: и продукты, и личные вещи, и так далее. Приехали в лес, там рассыпались и тактические занятия проводим.

А 6-го декабря началось контрнаступление. Нас подняли в 4 часа утра, и снова на «полуторку» 16 человек, на ЗИЛ — 24. И едем, не останавливаемся. Мороз 42 градуса, а на нас только зелёные фуражки, шинели, да сапожки — проедешь немножко, замёрзнешь. И вот, проедем, а потом сходим, бежим за машиной. Пробежали где-то с полкилометра, нагрелись, и опять на машину. И снова начинается: —»О-о-о, товарищи, а я забыл то-то…» —»Будешь руками воевать!» Уже ведь не вернёмся, ха-ха.

Приехали в Солнечногорск — первым делом надо где-то отдохнуть. Нашли какую-то школу, зашли — там полно сена. Начальство говорит: «Давайте проверьте». Мы начали это сено штыками проверять, может там кто-то есть. Потом час-полтора прямо с винтовками покемарили, команда: «В ружьё!» — поднялись, и как пошли вперёд. Гнали их, как не знаю, как волков. Все войска, что были, все пошли в наступление. И шли, просто как река текла. Как пошли от Москвы, от Солнечногорска их отогнали, так они не останавливались. Бросали оружие, и бегом, бегом, аж