Глаза урагана. Том I. Другая музыка - Demi Urtch

узнать — даже не представляет, что может быть у неё в голове. Вообще не представляет, что может быть в голове у девятилетней девочки, но если судить по Марил четыре года назад — какая-то каша.

— Вы правы, нам стоит… лучше узнать друг друга.

Звенит колокольчик, призывая вернуться на свои места — как быстро прошёл перерыв! — и Сириль неловко оглядывается.

— К несчастью, в этот раз у нас с вами не слишком много времени на это. С трудом удалось вырваться к вам, в Темпете, и совсем не получится задержаться. Но мы ещё увидимся на охоте завтра, надеюсь, сможем перекинуться парой слов.

Хочется выпалить что-то в духе: «Вы тоже там будете?!», — потому что об этом Сириль совсем не думал. А ведь верно: оллия Верене наверняка с удовольствием присоединится, в отличие от других дам.

— Д-да, разумеется. — Он со стыдом смотрит в пол.

Откуда такое чувство, что она с лёгкостью раскроет обман, заметит подмену? Что подумает?

Даже так, Сириль просто не сможет заставить себя участвовать, а если сможет — это грозит обернуться оглушительным крахом. И унижением, к которому Сириль не готов.

Проклятые лошади. Он никогда не поймёт, за что другие их любят.

Остаток вечера проходит совсем смазанно. Сириль не может перестать думать о завтрашнем дне, о людях, которые смотрели на него достаточно пристально сегодня — и ещё о тех, которые почти не смотрели. Об отце, не сказавшем ему, кажется, ни слова, о Михеле, приковывающем к себе взгляды, потому что умудрился взять от родителей всё самое лучшее и как можно удачней использовать. О Маркэле, так непривычно заискивающем перед кем-то, и неумелой, стыдной попытке самого Сириля подольститься к оллии Верене. О Марил, исе Саине и маленькой оллии Адели, которая пытается узнать у матери, за какого человека выйдет замуж — хотя нет, в их языке это как-то иначе звучит. И ещё о Сильвене, который высмеет Сириля в пух и прах, если только тот расскажет обо всех этих неловких разговорах и о том, что в глубине души большую часть времени мечтал скорее вернуться в покои.

Всё как-то… нелепо, нескладно получается.

Когда музыкальный вечер заканчивается и Сириль наконец получает возможность ретироваться, становится немного легче. Но мысли продолжают кружиться в голове, и хочется поговорить с кем-то.

Сильвена в комнатах не оказывается — скорее всего, всё-таки вернулся к себе. Сириль чувствует смесь облегчения и разочарования.

Когда удаётся избавиться от воротника, чаша весов сдвигается в сторону облегчения. И всё-таки не хочется уже ни с кем говорить. А на ключице красное пятно — натёр.

Фигурки на комоде снова сдвинуты. На секунду хочется сбросить их на пол — а потом становится стыдно. Сириль проводит ладонью по гладкому дереву перед ними, словно извиняясь или успокаивая.

Усталость давит на плечи и гудит в голове, хоть сегодня у Сириля не было ни уроков, ни тренировок. Но, когда он добирается до кровати, сон долго не идёт, а как приходит — оказывается мутным, тягомотным. Посреди ночи Сириль просыпается с мыслью, что так и не зашёл к матушке, не справился о её здоровье, и беспокойно таращится в потолок, пока не решает, что освободился слишком поздно, чтоб беспокоить её. Но обязательно зайдёт утром.

Утром он к ней не заходит.

Оно оказывается слишком суматошным: с опозданием прибывает ко двору старый герцог ТеСенили. Честно говоря, это не идёт ни в какие ворота: ни то, что он пропустил первый день празднеств, ни то, что потребовал срочной аудиенции, чтоб успеть лично поздравить Сириля перед выездом. Но герцогу ТеСенили идёт семьдесят пятый год, что само по себе многое оправдывает, и, кроме того, он был другом деда Сириля, его величества Ренара Третьего. Самого деда Сириль не застал, но герцога часто видел в детстве, даже гостил у него пару месяцев как-то раз. Он всегда был шумным, слегка заполошным, но… добрым, пожалуй. Много рассказывал — и, должно быть, много выдумывал.

На самом деле, здорово, что он приехал, это даже немного успокаивает.

На встрече герцог много говорит, несколько раз принимается заново рассказывать о своих дорожных злоключениях и один раз называет Сириля Михелем, не заметив. Старческие слабости вызывают подспудную неловкость, малодушное желание поскорее прекратить разговор и уйти. Герцог не следит за временем, и в конце концов поспешный уход становится просто необходимостью. Сириль должен рассчитывать всё так, чтоб успеть переодеться для охоты. Конечно, на самом деле ему не придётся, и Сильвен наверняка уже готов, но не стоит вызывать лишних подозрений.

Закрыв за собой дверь спальни, Сириль облегчённо выдыхает.

— Я уж думал, старик заболтает тебя до смерти, — недовольно замечает Сильвен, не оборачиваясь.

Он стоит у зеркала и оглядывает себя придирчиво: дорогой костюм, высокий, глухой ворот, светлые перчатки. Вдруг приходит мысль, что Сильвену очень идёт всё это. Именно ему, а не Сирилю, несмотря на их схожесть. Потому что у Сильвена каким-то образом очень естественно выходит так держаться: гордо расправив плечи, уверенно глядя перед собой. Охотничий костюм, кинжал на поясе — всё это смотрится на нём как родное. Сирилю вчера зеркало показывало что-то совсем другое.

— Оллия Верене изъявила желание переговорить со мной сегодня, на охоте, — невпопад отвечает Сириль.

— Вот радость-то! — Сильвен фыркает и смотрит в отражение с недовольным прищуром. — Что она там забыла?

— Она же солийка.

— Ну да, эти дикие солийские женщины… — Сильвен вздыхает. — И о чём она… «изъявила желание переговорить»?

— Не знаю. — Сириль пожимает плечами. — Скорее всего, ни о чём серьёзном. Сказала, что нам стоит узнать друг друга поближе. Её дочь спрашивает обо мне, и… ну, это звучит разумно, нам стоит знать друг о друге хоть что-то.

Сильвен хмыкает, поправляет манжет, хотя, на взгляд Сириля, всё и так уже идеально.

— Так что, мне вроде как нужно произвести впечатление на твою невесту? Глупость какая. Всё равно вы поженитесь, нравитесь друг другу или нет.

Сильвен говорит это совершенно равнодушно, и Сириль, как часто бывает, не может понять, правда ли он не задумывается о своих словах или нарочно хочет задеть его.

Он готов поклясться, Сильвен не всегда таким был. Не всегда был колючим, едким и пренебрежительным, так когда всё поменялось и из-за чего?

Если подумать, все они когда-то общались лучше, и не могли ведь взять и измениться так сильно: Сильвен, и Марил, и мама, и все остальные. Наверное, это вина Сириля: просто он жалкий и со временем всё больше разочаровывает всех.

— Просто… будь осторожен, ладно? В том, что будешь