Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс» - Дональд Маккензи Уоллес

теперь уже давно оставил позади средний возраст, но по-прежнему ведет буйную, разгульную жизнь. Его дом походит на запущенный трактир сомнительного характера. Пол грязный, мебель побитая и поломанная, слуги ленивые, неряшливые, оборванные. По комнатам и коридорам бродят собаки всех пород и размеров. Хозяин, когда не спит, всегда пребывает в той или иной степени опьянения. Обычно к нему приезжают один или двое гостей, люди того же типа, что и он сам, и дни и ночи напролет они пьют и играют в карты. Когда обычные собутыльники отсутствуют, он посылает за тем или другим мелким помещиком, живущим неподалеку, – они формально являются дворянами, но настолько бедны, что мало чем отличаются от крестьян. Раньше, когда привычные способы не работали, он порой прибегал к грубому средству и приказывал слугам остановить первого встречного, кем бы он ни был, и привести к нему, хоть уговорами, хоть силой, в зависимости от обстоятельств. Если встречный отказывался принимать столь варварское и непрошеное гостеприимство, с его тарантаса снимали колесо или прятали какую-нибудь незаменимую часть сбруи, так что он мог возблагодарить свое везение, если ему удавалось сбежать на следующее утро[26].

До освобождения домашним крепостным приходилось немало терпеть от своего капризного и вспыльчивого хозяина. Они жили в атмосфере постоянной ругани и нередко подвергались телесным наказаниям. Хуже того, хозяин постоянно угрожал «забрить их», то есть отдать в армию рекрутами, и иногда приводил угрозу в исполнение, несмотря на стенания и мольбы виновного и его родных. И все-таки, как ни странно, почти все они остались с ним в качестве слуг после освобождения.

Ради справедливости надо сказать, что класс людей, коих примером является Дмитрий Иваныч, ныне практически исчез. Он был естественным следствием крепостничества и социального застоя того общества, где существовало мало юридических и моральных ограничений и мало стимулов к возвышенной деятельности.

Среди других помещиков уезда один из самых известных – Николай Петрович Б., старый военный в чине генерала. Как и Иван Иваныч, он старой закваски; но этих двоих нужно скорее противопоставлять, нежели сравнивать. Разница в образе жизни и характерах отразилась и в их наружности. Иван Иваныч, как известно, грузен телом и тяжел на подъем, любит развалиться в кресле или бродить по дому в просторном халате. Генерал, напротив, поджарый, жилистый и мускулистый, обычно носит военный китель, застегнутый на все пуговицы, и всегда имеет суровое выражение лица, каковое впечатление значительно усиливается благодаря щетинистым усам, по виду вроде обувной щетки. Когда он расхаживает взад-вперед по комнате, хмуря брови и уставившись в пол, у него такой вид, будто он составляет важнейшие комбинации; но те, кто хорошо с ним знаком, знают, что это оптический обман, жертвой которого в какой-то степени является и он сам. Он совершенно неповинен в глубоких размышлениях и сосредоточенных интеллектуальных усилиях. Несмотря на сурово насупленные брови, характер у него отнюдь не свирепый. Если бы он всю жизнь прожил в деревне, то, пожалуй, стал бы таким же добродушным и флегматичным, как сам Иван Иваныч, но, в отличие от этого любителя покоя, генерал стремился к успехам на служебном поприще и усвоил строгую военную выправку, которую император Николай считал обязательной для офицера. Образ поведения, который он сначала носил словно мундир, в силу привычки стал его второй натурой, и к тридцати годам он стал приверженцем строгой дисциплины и бескомпромиссным формалистом, который ограничивал свое внимание исключительно муштрой на плацу и прочими армейскими обязанностями. Таким образом, он неуклонно поднимался благодаря личным заслугам и достиг своей давней мечты – генеральского звания.

Как только этот момент настал, он решил оставить службу и удалиться к себе в поместье. К этому шагу его побудили многие соображения. Его именовали «превосходительством», чего он давно желал, и когда он надевал полную форму, его грудь сверкала россыпью медалей и орденов. После смерти отца доходы от поместья неуклонно сокращались, ему докладывали, что лучшая древесина в его лесу быстро исчезает. Его жена не любила деревню и предпочла бы обосноваться в Москве или Санкт-Петербурге, но оказалось, что с таким небольшим доходом они не могут позволить себе жить в крупном городе и вести тот образ жизни, который соответствует их положению.

Генерал решил навести порядок у себя в имении и занялся сельским хозяйством; но вскоре убедился, что выполнять новые обязанности куда сложнее, чем командовать полком. Он давно передал практическое управление делами управляющему и довольствуется тем, что, по его мнению, осуществляет эффективный контроль. Несмотря на обширные планы, он не видит больших возможностей для своей деятельности и проводит дни почти так же, как Иван Иваныч, с той лишь разницей, что играет в карты при всякой удобной возможности и регулярно читает «Московские ведомости» и «Русский инвалид» – официальную военную газету. Что его интересует больше всего, так это список повышений, выходов в отставку и императорских наград за заслуги и выслугу лет. Когда он видит объявление о том, что какой-то его старый товарищ назначен офицером свиты его величества или получил орденскую ленту, он хмурится немного больше обычного и на минуту сожалеет о том, что вышел в отставку службы. Если бы он проявил терпение и подождал, может быть, и на его долю выпала бы удача. Эта идея овладевает им, и остаток дня он проводит в угрюмом молчании. Его жена замечает перемену и знает ее причину, но ей хватает здравого смысла и такта не намекнуть на это ни словом.

Анна Александровна, как зовется эта добрая дама, – пожилая матрона, совершенно не похожая на жену Ивана Иваныча. Она с юности привыкла к людному обществу военных со зваными обедами, балами, прогулками, играми в карты и всеми прочими развлечениями гарнизонной жизни и никогда не питала склонности к домашним заботам. Ее познания в кулинарных делах крайне туманны, и она понятия не имеет, как готовить варенье, наливку и другие домашние деликатесы, хотя Мария Петровна, общепризнанный знаток таких дел, сотни раз предлагала дать ей несколько отборных рецептов. Одним словом, домашние дела ей в тягость, и она по мере возможности перепоручает их экономке. В целом деревенская жизнь для нее очень скучна, но, обладая спокойным философским темпераментом, который, по-видимому, несколько обусловлен ее полнотой, она подчиняется без ропота и пытается хоть немного расцветить неизбежное однообразие тем, что навещает соседей и принимает гостей. Соседи в радиусе двадцати миль, за некоторыми исключениями, в большей или меньшей степени относятся к типу Ивана Иваныча и Марьи Петровны, деревенских жителей по манерам и представлениям; но их общество все же лучше полного