Два голоса, или поминовение - Владислав Броневский

Через стену

Письмо пишу из дали далекой,из комнаты соседней,из-за стены, где встречусь с тревогой,узнаю столько волнений.

Пишу через стену к тебе и думаю:если б и гибель над миром нависла,эти слова – холщовые, грубые, —как из клише, я успел бы оттиснуть.

Все было: домик, и кот, и пёс,и столько счастья всюду,что нынче до боли хочется слёз,без слёз – трудно.

Меня из этого дома когда-товзяли насильно, сразу...И этим стихом моим, всем его складомя лишь тебе обязан.

* * *

Вторую ночь зеваю сами спать жене мешаю.Да ну! – какой там сон к чертям:июль, а пахнет маем.

Под синевой покос на склоне,увяли стебельки.Была погода благосклонна —с твоей руки.

Красиво было? Определённо,тут – правды проблески:Велосипед в траве. Влюблённость.И облако.

* * *

Стихи всё короче,все меньше дней впереди...Мой ветер юный, дни и ночигуди!

Я вспыхну мгновенной искрой,если нужен кому этот дар.Вей, мой ветер, шалый и быстрый,несущий пожар.

Стихи не угаснут вовеки,сколько б ни кануло дней,но ты, но ты, мой ветер,вей!

* * *

Пробудить в себе звуки Шопенаили Норвида с «Памятью Бема»,и на миг – если только возможно —повстречаться с твоим Утешителем скорым —Адамовым Водным Простором,чтобы в во́ды пролить серебристыетвои слезы – Лучистые, Чистые…Ты об этом мечтаешь, художник?

* * *

Как это славно – глаза откроешь,и сразу – целый мир пред тобой,и ты его в радость уронишь,и ты его оденешь в любовь.Но золото может покрыться шлаком,если ты закроешь глаза.Радость? Она затянется мраком.Любовь? Ее обольет слеза.Так пусть же до полного ослепленьябудут открыты глаза твои:на радость жизни, радость творенья —на все, что достойно любви.

* * *

Он не был мне первым встречным,я знал о нём многое: вродетого, как штаны через плечистянуть и как жизнь проходит,

я знал: он, шутя, в апельсиненайти мог волшебное что-то —и все мы – в пляс, до бессилья,я знал, что шекспировский Боттом,

с ослиной на час головою,в горячей его и честнойдуше уживался с героем,что носит портрет принцессы.

Уберечь от забвенья мечтал онвесь мир и тебя, Наталья...«До свиданья, мой друг, до свиданья»,прочней ностальгия с годами.

* * *

Как мне нравятся эти березы —бают, бают, навевают грезы.Все они – кресты погибших наших,наших лучших, рядом с нами павших.О любви, о войне, о смертитихо шепчут мне березы эти.Каждая из них прекрасней мая,тихо шепчет, крону поднимая.

Поле

Тополя, тополя, тополя,изрытые рвами поля,отблеск далёких огней,трупы гнедых коней,бабы в платках клетчатых,вербы застывшей прядьи польские солдаты,шедшие умирать.

Тишина

– Скажи, как зовут тебя?– Тишина.– Повтори, твоя речь не слышна.– Тишина.– Это ты в лесу ветвями хрустишьвесной?О тебе соловей грустит,пока травы ходят волной?– Я – тишина, умолкни, гордец постылый.Упрячу тебя в могилу.

Незрячий

– Покажи мне деревья.– Не вижу.– Где тут право, где лево?– Не вижу.– Где тут свет, а где тень?– Не вижу.– Скажи! Надо любить?– Да. Вижу —ясно как день.

* * *

Плывут облака надо мноюгрядою белой,плывут... Ну, а мне-то какоедело?

Живое жить хочет. Я тожене исключенье.Но чувствую, точит и гложети с каждым мгновеньем

подбирается к горлу всё ближе,алчная, злая.Я лапы костлявые вижу,изнемогая.

Но нет! Не оборвана лента —я жив. И покудане создал из смерти легенды,жить буду.

* * *

Просыпаюсь рано очень,чувство времени теряю,месяцу шепчу «спокойной ночи»,видимо, хвораю,видимо, какой-то тяжкой хворью(и уже без пьянства),словно сам с собою спорю,мыслей постоянствоя утратил, но когдаза окном темно,думаю: всегдапоэзия со мной.

* * *

Ванде Вилкомирской

Стоит ли струны мучать,если молчание – лучше,если сути молчаньяникто не постиг,если против молчанья —только крик?!Нет! И против молчаньякое-что есть!Скрипки твоей звучанье,мой жест.

Дуб

Я иду, и на ходу меня шатает.Жизнь с меня, как лист осенний, облетает.Что за лист? Дубовый ли, кленовый?Все равно не вырастает новый.

Что ж? Любви немного было,было и добро и зло,много гнева, нежности и пыла —всё прошло.

Листья, листья рвутся, и на каждом —имя! Имя – на любом листке.Назови торжественно и важноимена родные те.

Нет! Осенний ветерснова принимается качатьцепкие, нагие ветви.Больше мне счастливым не бывать.

Голый ствол один белеет,а над ним – метели белый клуб.Ну так что ж! Смелее!Это я – тот дуб.

18 X 1961

Плакат

И сбежали вётлы вниз по бугорочку,а там берег обрывист —выстроились ветлы в цепочку,склонились.

Гей! Край родимый!

И пошли себе рядами ветлыпесочком белесым.Может, песня старая зовет ихк лесу?

Гей! Край родимый!

Нет, полями мазовецкими, куявскимиидут-поспевают,чтобы некий музыкант варшавскийвоспевал их.

Гей! Край родимый!

А в конце пути, в дальней дали,запоют, как умеют, зальются,может быть, иногда рассмеютсяили листья зашепчут в печали?

Гей, листья усыпали берег.Гей, Фридерик...

21 XI 1961

Роды

Роды? Что ж! Крутило, ломаложенское тело сначала.Из него понемногу, помалу,выходило что-то, кричало.

Спеленают, сядут около,школьный ранец дадут,и тогда слетятся соколы,духи придут.

Согнется над Мицкевичем,Словацкого обоготворит.«А я – ничто. Мне – не о чем!»Это он говорит.

Потом подрастет, полюбит,стихи напишет про то,не о Марыле, не о Людвике:«За что любить... Я – ничто».

И тогда звезда повиснетнад его головойи поэзией брызнет,словно водой ключевой.

Эти роды – болезненней дело,чем ребенку родиться.Я утверждаю все более смело,что всегда могу омолодиться.

9 XI 1961

Адам

Слиться хочу с тишиною —колоколом, что замолк.Все, что сделано мною,Он давно превозмог.

Не полюблю Марыли(сколько их было, страсть!),с Ним давно разделилиэту страсть.

Не верю, что умер Ордон —историки лгут.Ни я, ни Онне призна́ем их суд.

В «дзядов» и духов не верю,в чары, в ночные заклятья.Хоть по ним я мерюмерки мои и понятья.

Эй! Поля, в хлеба разряженные,мы вам верны,и с винтовкой, уже не заряженной,умрем у стерни.

14 XI 1961

Против бешенства

• • •

Дребезг окон, стен трясенье...Эта буря как накатит!Что ж мне надо для спасенья?Разве – до утра – заклятий.

Чары-мары... тьфу ты, имикто нас нынче обморочит?Да упырь вот в домовинес чердака слезать не хочет!

За окошком чьи-то мордымерзкие гримасы строят.Как, рассвет, еще не скор ты —кто-то мне глаза закроет?

От бессонницы те страсти,как и горсть стихотворений...А во тьме, куда попасть мне, —дребезг окон, стен трясенье.

Эта буря мчит от Вислы,тополя сгибая круто:как не знать ее мне свиста!Будет – грусть. Седое утро.

Но подвигнусь вновь на труд я —сочиню стихи иные,в них зазолотеет утро...Чары – вздор. Молчи, стихия!

На Жолибоже

Густы на Жолибоже тополя,но небо мне милей над Жолибожем,особенно в дни ноября, когдаслой серой краски на лазурь положен.Когда я полюбил, такое ж небо было.Как мило...

Тишь-тишью

Я по Освенциму плачуи по тебе, Мария.Звалась ты Мария, может, иначе.Умерли дни былые.Хожу-брожу, бестолковый покойник,еле таскаю ноги.Вспомнит ли кто обо мне с тоскою?Что я встречу? Смерть на дороге.Еще похожу-поброжу, быть может,рука моя стих напишет.В землю потом положат,тишь-тишью.

Воспоминание о 1931 годе