Два голоса, или поминовение - Владислав Броневский

Букет на подоконнике

– На подоконнике букет?Честное слово, смысла нет.– Нет? А желтенькие лютики,а незабудки у ручья?Вы, кажется, их не любите,но это сущность моя.

Думай, думай, мудрец,может, поймешь наконец:в Висле вода шумит.Цветы и вода – как безумие,в этом цветении, в этом шуме яплачу навзрыд.

В.Б. – без титула

Титулы – на что они мне,имя есть – и я не в обиде.Мне бы только бродить по отраженной в Висле лунеи все видеть.

Я слышу, как трава растет,и сердце во мне растет,но что там зеленые травы,когда видит глаз,как расцветают что ни день, что ни часруины Варшавы.

Конечно, не справиться мне бы,если б возглавить мне БОС довелось,но могу вознести до небаи Вроцлав, и Гдыню, и Лодзь.

Если бы я пряжу прял или уголь рубил,только даром стал бы стараться, —мне б воссесть на сто лошадиных сили в грядущее мчаться.

И никакой мне не надобно дани,лишь из Вислы луну получить бы хотел, —республики мечты посланник,министр ненужных дел.

Умершей

Мария!Молюсь Тебе – не о насущном хлебе.Ты гдето там, в моём вневероисповедном небе,а я тут хожу – по этой жизни, по этой жизни,влюблённый в свою жену,тайно плачу, в разброде мысли,и ей —нет! не только ей (нуну...) —пишу письма,как писал ЦиприанКамиль: «...не правлюдневник артиста —невнятны, безумны, корявы,зато правдивы мои записки».

«Освенцимские рассказы»

Я книгу прочитал твою, Мария,зашедшись в плаче.Так, умирая, пишут нам живые,так, не иначе.

Хотя в Освенциме я не был,знакома наизусть округа.Мария!.. Как под этим небомзвалась ты? – Вьюга...

По снегу босиком сквозь стужушла на расправу.Без курева. А слева дюжийэсэсовец, предатель – справа.

Совсем одна. Укрыться нечем.Ах, бедная, ты из провалав кошмаре том нечеловечьемко мне взывала.

Освенцим

Хочу вдыхать я варшавский воздух,в этом воздухе моя жена,с дымом она улетела к звёздам.Воздух – это она.Есть такое местечко – Освенцим.

Там горел огонь крематория,души мучеников святых и младенцевсегодня оттуда летят над историей.

Что могу я?! Вздохну унылои побреду, пригорюнясь.За мною урны, за мною могилы,за мною далекая юность.

Альпийские фиалки

Я купил фиалки альпийскиеМарии.«Что нам до фиалок альпийских?» —говорят неживые.

«Я хочу, чтоб счастливо на светежил ты дальше».А фиалки такие же эти,как и раньше!

Распускают фиалки бутоны,как два года томуназад, бурнорасцветают...Февральское небо – почему? —снова лазурно.

Обручальное кольцо

Носил я кольцо и снял кольцо.У Марыси было такое же точно кольцо.Оба в Швейцарии куплены – плохо было тогда.Озеро Цюрихское и в тумане вода...Профессору Рору нечего было сказать.

А мне... мне полагалось бы знать,что дней худых настаёт череда,что будет жизнь, как в тумане вода,что будут стихи о бедеи... беда.

Цветы

Было в Аллеях полно аромата.Каштаны цвели.Я был влюблен когда-то.Ветры с каштанов цветы смели.Так много прекрасного было, казалось,и ничегоне осталось.Отчего?

Но на сердце букетик фиалок цветет,свежий и ароматный.Второй уже год.Непонятно.

Бездомная Варшава

Под Тувима писать? —неохота,под Галчинского? —сложно.Напишу под Броневского что-то,но его застать невозможно,у него ведь и дома нету,вот и бродит по белу свету,где руины – груда на груде.В этом разоре великомвпору рухнуть над Вислой с криком:«На помощь! Люди!»

Но созвездья затеплятся в небе,о тебе вознесёт он молебен,осенит его крестное знаменьеобеих Медведиц в зените.Звёзды скажут:«Здесь она, с нами».Где?Покажите.

Полёт

Над Цюрихом мы в ясный день взлетели,снегами склон горы заволокло.Вот повернулось озеро и ели...Потом туман, и в нём блестит крыло.

Как год назад, почти одно и то же.Как и тогда, почти без багажа.Ее лицо, моё... они похожи,их сумрак застилал, дрожа.

На этот раз лечу я с Майкой – Альпы,Германия остались в стороне.«Уж если гром, в меня пусть бьет проклятый!..»Таможенники подошли ко мне.

Ну что ж, я ничего не скрою,внимательнее будьте в этот миг:горсть праха в Прагу я привёз с собою.О, как мой груз велик!

Майское ночное стихотворение на именины Иоанны

Подумай, рассветает,а мне заснуть едва ли...В Варшаве ночи маясветлы над «Прюденталем».

Над крышею помешкав,в Аллее Роз и Песенлуна – орел иль решка? —упала с поднебесья.

Весь в соловьиных перлахсирени куст лиловый,и милиционерыстихи писать готовы.

Каштан в свечах, как елку,всем подарю, кто хочет.Тебе ж, дочурка, толькоскажу: «Спокойной ночи!»

Всю ночь болтать бы рад я,поэта нрав известен...Ну, спи! Отцовский адрес —Аллея Роз и Песен.

О земном шаре

Если б шар земнойкрепко обнять,как дочь...Если б к сердцу прижать вот так,как дочь...

Но нет —я насмешник пустой, чудак.Мне б по лунам бродяжить в ночь...

Да и луны мне ни к чему,я и сам себе ни к чему.Повторяю строка за строкой:«Моя дочка, мой шар земной,покажись мне хотя бы звездой!..»

Обида

Мысль работает, талант в кипенье,как никогда.А что в результате? Обида!Вот беда!

Анка не пришла,Майка ушла:носит их где-то,дела́ – дела.Времени нету?Пустые слова!

Я быстро иду – не смотрю назад.Жизнь моя – словно осенний сад:падают листья с вербы, с берёз.Обидно до слёз.

Анка в Париже

На улице Вожирар и слякоть и мгла,наверно.Все кажется мне: ты по ней прошлав тумане сером.

Глаза твои видят Бульмиш, Монпарнас,их тротуары.Прошу тебя, вспомни хотя бы разоб отце своем любящем, старом.

Здесь тень моя четверть века назадмелькала тоже,не увидишь ее, когда звезды горят,и днем не сможешь.

И в зеркале Сены мелькнет пред тобойгород над Волгой, город над Вислой.Отец твой – такой же ребенок большой,совсем он не изменился.

Об отцветании

Отцветает все, отцветаети – словно тает.Вырастает все, перерастаети – пропадает.

А я и вырос, и перерос,и все, что нес с собою, – донёс,не слёзы, что камней тяжелей,нет! – совесть свою вместе с жизнью своей.

Солнце

Солнце меня жгло в Узбекистане,в Персии и Палестине, —и первая мысль: пусть его не станет,вторая: пусть не остынет.

Что б делал я без солнца?..(Так, пожалуй, сказали бы дети.)Солнце, солнце, солнце —пусть оно всходит и светит!

Пусть светит солнце над светом,над юдолью земною,пусть светит зимою и летомнад всем светоми надо мною.

Матери

О мать моя, что я могу сказать,открыть какие мысли?Нахлынула стихий нещадных рать,как вихрь на Висле.

Сомненье? Горечь? Смерть жены?Нет, я сильнее дуба.За то, что драться мы должны,поверь, я драться буду.

А если причинил я зло,на сына не досадуй,иначе, мать, быть не могло;прощенья,даже твоего,просить мне, верь, не надо.

Юность в Варшаве

Жил в самом центре города,в двух шагах от Колонны,стихи сочинял, был гордый,беспечный и самовлюбленный.С чего б эта гордость,высокая дума?Бог весть.В лесу, среди самого польского шума,быть может, мой листвень есть?Ну что ж, пошумим, старик, пошумим,пока мы на этом свете.Каким же сердцем, словом какимна этот вопрос ответить?

Каменные бабы

Были женщины,а теперь, к сожалению,я старею —обычное явление.

Бабы каменные, в Неборове виденные,скифские,каждой – тысячи лет.Без лиц эти бабы —суровые,грозные,грубо выделанные,каждой – по нескольку тысяч лет.

Мне семнадцать лет,а не пятьдесят.Бабы, бабы,подтвердите,что неправильно говорят,будто мне – пятьдесят.

О шуме

Если б стихов я писать не умел,может быть, лес еще краше шумел,может быть, этот горный ручейвдруг озарил меня блеском речей,тайны раскрыл бы сердечные,светлые, мрачные, вечные.Но мне не слышен голос ничей —сам я журчу, как ручей.

Кусочек Леванта