Два голоса, или поминовение - Владислав Броневский

О шуме

Если б стихов я писать не умел,может быть, лес еще краше шумел,может быть, этот горный ручейвдруг озарил меня блеском речей,тайны раскрыл бы сердечные,светлые, мрачные, вечные.Но мне не слышен голос ничей —сам я журчу, как ручей.

Кусочек Леванта

Хвойный кедровый шорохв этом огромном небе(в Бальбеке? Иерусалиме?).Эх, позабыть этот мо́рокМне бы…

А ещё бы – забыть эти звезды(мало ли их бывало?)и эту любовь забыть,забыть, чтоб её не бывало!

Потому что я часто уезжаю

Каждый раз, когда я возвращаюсь в Варшаву,плачу опять и опять.Гляну на город – след увижу кровавый,гляну в себя – тоски не унять.

Гляну кругом, погляжу, поброжу,съезжу в Лазенки и на кладби́ще,там поброжу, помолчу, погляжу,станет казаться иным пепелище.

Каждый раз, когда я возвращаюсь в Варшаву,счастьем душа полна:след был кровавый – не будет кровавый,будет лишь радость и только весна,

Колонна

Король Зигмунт Третий был скверный король,но я не расстанусь с Колонной...(Пиит запинается: король, рифма – боль,другая, конечно – стозвонной, хваленой...)

В тебе мне звенела история Польши(с минусом тройка),не знаю, садились ли там журавли,летевшие в Польшу,но толькоя должен сказать,что люблю эту пядьистерзанной нашей земли.Рыданьем и вздохом я должен сказать,что люблю эту пядьистерзанной нашей земли.

Бодлер

Хотелось, чтоб ты шлапод зонтиком красивымпо улице осенней,где множество деревьев,нагих,но – столь прекрасных!По улице такой жеходил Бодлери думал,удастся ли до завтрасложить стихидля матери,а также для любимой...

А также – и для хлеба.

Ласточка

Вдруг на меня любви нахлынула волна,как паводок, что льды уносит.Да, ты не молода, но – как весна,но только кто тебя об этом просит?

Быть может, я склонялся пред тобоюуниженно, с надеждою, с мольбою,в отчаянье, быть может, целовали ласточкою называл?

Иль, может, ласточки, что в небесах летали,тебя, тебя напоминали,летали, щебетали, улетали,чтоб дни мои смелей и радостнее стали?

О писании стихов

Если я не люблю, не страдаю —стихов не бывает.Родные мои, моя родная,она-то знает —труднее, чем в муках ребенка рожать, —отказаться от всего мираи сердце рукою сжать,чтобы капелька горького ядасразу вытекла из него.Спи, родная. Ничего мне не надо,не хочу для себя ничего.

Бессонница

Сам не сплю, тебе не даю, курю папиросы;на столе: будильник и хлеб меж двух хризантем,за окном ноябрьская буря завывает разноголосо,а я онемел совсеми, словно бревно, мохом поросшее,косо смотрю на мир.Спи, моя нежная, хорошая,я не сплю.Папиросы мешают? На, держи!Или руки на голову мне положи.Убаюкай, вели мне спать.Научи, как стихи писать.

Гвоздика

Я купил для Ванды гвоздикув декабрьское ненастье.Погуляет она (холод – дикий!),вернется домой – здрасьте!Без гвоздики зябко ей будет зимой —помним, помним.

Но она вернется домой,но она вернется домой,как двенадцатый часв полдень.

Об иволгах

Вполне права – как всегда – жена:«Оставь стихи. Поспи до утра!»А майскую, не признающую сна,ночь колышут большие ветра.

Опять мне запала в сердце строка,как тыщи похожих строк – до нее.Ах! Сердце не охолонёт, покадругое не изберу житье.

Так пусть околдуют меня в лесахиволги, соловьи, жасмины.Роса на цветах, роса на глазах.Рассвет – и слёзы хлынут.

Птицы и мята

Как на могилу пришла ко мне.Зачем, почему – так?Ведь птицы летают в голубизне,ведь мята растет на прудах.

Ты думаешь: смолк, затих,смерть за горло взяла навсегда.А я – не согласен: вот он стих!Словно звезда.

В нем – птицы летят и мята растет,а смерти – нету в нем...Послушай, запомни, и пусть он – живетв сердце твоем.

Лампочка

Лампочку в голове у менярозового – что ли – огнязасвети, а потомвсё обсудим вдвоем.Будет вечер и абажур,я с тобой посижу.Будет кот, а может быть, пёс,только не будет —правда, не будет? – слёз.Будет из Диккенса что-нибудь,из Андерсена что-нибудь,ресницы глаза закроют.Ты будешь сонная, томная,и розовую горящуюлампочкуя погашуи слово – то, настоящее,только тогда скажу.

Стихотворение

Нет, такого не может быть,чтобы сразу я стих написал,он во мне должен прежде пожить,чтобы выносил я, воспитал.

Чтоб моей он потрясся судьбой,чтобы вихри ревели над ним,чтоб пустынь изнуряющий знойнад стихом колыхался моим.

Надо мною все это встает,как Медуза.Открою глаза, и вот —Муза.

Забже

Руби, шахтер, пласт угля упорней,руби скорей и сильней:встает в твоей шахте, встает в твоей штольнефундамент Отчизны твоей!

Под твоим молотком пала власть капитала.пробил свободы час.Больше железа, угля и сталидля трудящихся масс!

Уголь согреет, накормит голодных,уголь – наш Общий Дом,уголь – могущество войск народных,с ним к светлым дням придем!

Не для паразитов, для собственной пользытечет сегодня твой пот:ждет и смотрит рабочая Польша,ждет молот, и трактор ждет!

Шахтер, скорее, шахтер, смелеев грядущее наше иди,работай, сил своих не жалея,будь всегда впереди!

Твоя навеки земля эта, знай же!Твой уголь, за уголь борись!Забже идет впереди, Забжеведет нас в социализм!

Внуку

Когда ты подрастешь, в Словацкого заглянешьи наконец до драм его дойдешь ты,то, все еще дитя, ты удивляться станешь:мол, почему нас не смущает то, что

вот, например, Шекспир о бедствиях рассказыпочти бесстрастно вел? Так почему же Лиллезмей надо убеждать? И для чего здесь фразы,коль у трагедий вид почти идиллий?

Послушай, внук: Марии Зарембинскойи без неподпоясанной рубашкипришлось изведать ад неволи освенцимской —все: травлю псами, труд, бесплодный, тяжкий...

на муки рабства обрекли Марию,ах, но свободной быть она не перестала;и сбрили волосы ей рыже-золотые,но яростность войны в глазах ее блистала...

Внук, волосы ее остались в Освенциме,в копне людских волос, туристам всем на диво.Мария! Не забудешь это имя?И коль звучат в ушах Словацкого мотивы,

то знай: в звучащий гроб вошла она, как Лилла,и будто бы струну колышет каждый волосей вихрь истории, и будит не могилы,а сокрушенных арф он пробуждает голос,

Знай, внук, что кровь твоя зовется освенцимской,и это уважай, коль умирать придется.Со славным именем Марии Зарембинскойиди, подняв кулак, с неправдою бороться!

Памяти К. И. Галчинского

Поэт антично-цыганский,волшебной бричкой носимый,конец всем твоим романсамлюбимым.

Какая теперь Ниобав тоске тебя поминает?Скрипка плачет у гроба,и мы рыдаем.

Может, со Ствошем вместенад башней Марьяцкой,резьбу сплетаешь ты с песнейв узор залихватский?

Жаль мне, Константы, жаль мне,шуток твоих и песен,жизнь уже не распсалмить,и сон стал пресен,

но как-то декабрьской вьюгой,хоть годы минут,грянет Бахова фуга —и слёзы хлынут.

И скрипка, что Юзе в дар тыдал, на радость мальчонке,примчит метеором ярким,зальётся звонко.

Анка

Ясеневый гроб

И здесь кружит, как на Повонзках,пушистый снег в январский вечер...Там, в тесных ясеневых досках,последний сон твой глух и вечен.

Не призрак ты, а память, грозновлекущая меня в былое,нет, не в элизиума розы,я в горе верую живое.

На всех хватило б слёз, без счётапролитых мной в ночные бденья...И нет тебя, и вот ты, вот ты...Постой, помедли хоть мгновенье!

Припомним звезды детства... Помнишь!«Мир кружится...» – ты говорила,и как бродили мы по Польше,и памяти как сладко было.

Дорога Краков – Гданьск по Вислевилась в цветении апреля...Тогда мы вместе пряли мысли,теперь мои осиротели.

Осенний Ойцув был... Сверкая,желтели в Кельцах листьев груды.Ах, если б знала ты, родная,как тяжело отцу, как трудно!

Но я не сдамся! Твердо, стойко,из дали в даль пойду я снова,и тем, кто свет зажег на стройках,свой долг верну я светом слова.

Берёза