Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

три года назад, когда со мной всё ещё было хорошо. Перед соревнованиями в Кембридже я посетила университет. В то время я была настолько нормальной, что смотрела на студентов и верила, что когда-нибудь смогу стать такой, как они. Никаких серьёзных планов, просто мысли. Никакой потери контроля, всё ясно, голова на месте.

Теперь всё по-другому. Теперь я почти безголовый Ник.

– Ох, Гвен.

Пейсли притягивает меня к себе, и шампанское выплёскивается ей на плечо. Олени на её пижаме теперь пьяны. Ненадолго сжав меня в объятиях, выпускает меня. А после внимательно смотрит мне в глаза.

– Ты могла бы поговорить об этом с Оскаром.

У меня мелькает мысль, что её боднули пьяные олени.

– Ты с ума сошла?

– Я уверена, что он бы понял.

– Ясно. Кто сегодня не подходит к мужчине своих грёз и не говорит: «Привет, извини за вчерашнее! Ну, за то, что я хотела твою штуковину на вечеринке. Ну ты понял, твой чупа-чупс. Но на самом деле это была не я, просто какая-то другая версия меня. Я просто была расстроена. Как хорошо, что всё улажено, теперь в „Икею“»?

Пейсли моргает.

– В «Икею»?

Я пожимаю плечами.

– Этот незакреплённый шнур гирлянды меня нервирует. Я смотрю на неё всё время, и, поскольку знаю, что она из «Икеи», у меня возникло желание закрепить её.

Пейсли наклоняет голову. На её губах играет весёлая и одновременно грустная улыбка. Этакая полуулыбка. Моя подруга – вообще мастер середины. Она всегда хочет и того, и другого. Веселить и сочувствовать.

– Гвен, это серьёзная тема, к которой нужно относиться серьёзно. Не увиливай.

– Я знаю… – Я на мгновение зажмуриваюсь, а после снова открываю глаза и качаю головой. – Можем ли мы обсудить что-нибудь ещё?

– Но…

– Пожалуйста?

Смирившись, Пейсли опускает плечи и вздыхает.

– Меня нервирует, когда ты не в порядке.

– Сейчас со мной как раз всё в порядке. Со мной всегда всё в порядке, пока я… остаюсь собой.

Я не лгу. Воздух здесь намного чище, на этом балконе посреди заснеженного нагорья. Над нами только звёзды, огни гирлянды и море невысказанных слов. Отблеск свечи на носу Пейсли, отблеск свечи глубоко внутри меня.

Пейсли улыбается. На этот раз улыбка полная. И вдруг её глаза загораются, как бывает всегда, когда подруге в голову приходит идея. В такие моменты она со своими оттопыренными ушками выглядит как озорной подросток перед своей первой школьной шалостью.

– Говори, – требую я, потягивая ледяное шампанское.

– Мы погуглим его?

– Кого?

– Оскара!

– Не знаю…

Если честно, мне кажется, что когда я начинаю заниматься подобной ерундой, мне становится ещё хуже. Под «подобной ерундой» я подразумеваю поиск его профиля в соцсетях и долгое разглядывание фотографий. Когда я всё время ломаю голову, поставить лайк или нет. Подписаться на него или нет. Смотреть его историю или нет. Может, написать ему в личку? Но что писать? Просто «привет»? Или «почему ты сбежал от меня на тренировке»? Можно, конечно, просто отправить гифку. Или какой-нибудь забавный рилс. Но независимо от того, каким образом я попробую привлечь внимание, в итоге всегда будет одно и то же: он проигнорирует меня. Прочитанное и оставленное без ответа сообщение уязвит меня и оставит мерзкое ощущение, как при поносе, который длится несколько недель. Так что я оставлю эту затею.

Только вот Пейсли не согласна. Она смеётся, весело хлопает меня по плечу, а другой рукой хватает свой айфон.

– Да ничего такого. Разве тебе не любопытно, кто он такой? Откуда он и всё такое?

Любопытство – это совсем не то слово.

– Напротив, но… – пробую протестовать, но моя лучшая подруга шикает на меня.

– Оскар Аддингтон, – бормочет она, набирая его имя на клавиатуре.

А после прищуривается и ждёт.

Застыв, я сижу под шерстяным одеялом с пустым бокалом в руке и стараюсь не подавать вида, как меня всё это нервирует.

Но вскоре Пейсли расстроенно опускает плечи.

– Ничего. – Она задумчиво смотрит вдаль. – Как о нём не может быть ничего в интернете, если он такой хороший фигурист, что попал в «Айскейт»? Странно. В конце концов, каждого из нас можно найти в списках участников и результатах соревнований.

Я пожимаю плечами.

– Может быть, он всё удалил.

Она снова щурится и рассеянно вертит телефон в руке.

– Да, но это было бы странно. Зачем кому-то удалять записи об участии в соревнованиях?

– Аддингтоны усыновили его, – замечаю я после недолгого размышления. – Наверное, в списках он значится под другой фамилией?

– Конечно! – Моя лучшая подруга хлопает себя телефоном по лбу. – Как глупо с моей стороны. Только понятия не имею, как его звали раньше. А ты?

– Не-а. – Я наливаю себе шампанского. После каждого глотка мои конечности расслабляются. Сейчас я просто наслаждаюсь наступившим ощущением неземной лёгкости. Туман рассеивается, и я снова чувствую себя нормально, а не как пятисоткилограммовая штанга. – Но странно и то, что Аддингтоны вообще его усыновили. В смысле, ему двадцать два. К этому возрасту же большинство воспитанников уже успевают покинуть детские дома. Или они знали его предыдущую приёмную семью и забрали его оттуда?

– Странно, – бормочет Пейсли. Погружённая в свои мысли, она печатает, прижав телефон к подбородку. – Всё это странно. Мы что-то упускаем из виду.

В этот момент внизу раздается звонок. Мы с Пейсли смотрим друг на друга.

– Пицца! – кричим мы одновременно и смеёмся.

– Кто пойдёт? – спрашивает Пейсли и тут же добавляет: – Прежде чем ты что-нибудь скажешь, я хочу напомнить, что на днях поехала в Гленвуд-Спрингс, чтобы купить для тебя веганский шоколад с солёной карамелью в «Волмарте», потому что в нашем он закончился.

– У меня были эти дни! – возмущаюсь я. – Чрезвычайные ситуации не в счёт.

– Чрезвычайные ситуации считаются, Пирс.

Раздаётся ещё один звонок в дверь. Пейсли поднимает брови.

– Ну ладно, схожу, – смеюсь я.

Я легко покидаю уютный уголок, дальше следую через гостевую комнату и вниз. Мои шаги заглушает бордовый ковролин. В голове у меня будто вата. Я провожу указательным и средним пальцами по перилам, когда спускаюсь по ступенькам деревянной лестницы. Дом, в котором не бывает вечеринок и который пребывает в опрятном состоянии, вызывает у меня подозрения. Здесь всегда спокойно. Уютно и тепло. Я помню этот дом полным полуобнажённых людей, разноцветных лучей стробоскопов и такой громкой музыки, что вибрировал пол. Но те времена прошли. Времена до Пейсли.

Я силой распахиваю дверь и на одном дыхании выпаливаю:

– Ты не поверишь, как сильно я молилась, чтобы ты наконец появился.

И резко замолкаю.

Передо мной не старый дон Джованни. И не молодой дон Джованни.