Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

гудение молодых талантов на трибунах, которые иногда приходят раньше, чтобы понаблюдать за нами – местной элитой.

Я делаю шаг и выполняю бабочку. Краем глаза я замечаю, что Оскар повторяет за мной. Наши коньки обращены наружу, чтобы лезвия могли нарисовать круг на льду. Мы вращаемся на высокой скорости и используем размах, чтобы поднять нижнюю часть тела в воздух. Я больше не обращаю внимания на Оскара, лишь наслаждаюсь тем, как воздух резко бьёт в лицо. Наслаждаюсь ароматом невесомой свободы. От наслаждения по коже пробегает покалывание, и моя душа исцеляется.

В следующую секунду мои коньки приземляются обратно на лёд. Поскольку буквально мгновение спустя рядом со мной приземляется Оскар, на этот раз звук получается двойным. Глухое «бум-бум» наших коньков.

Как моё сердце.

Как его сердце.

Почти синхронный пульс лезвий.

Наши глаза встречаются, янтарь встречается с прозрачным морским покровом над коралловым рифом. Мы понимаем друг друга без слов. Не знаю, связано ли это со льдом, из которого состоит вся наша жизнь и который связывает нас, но достаточно одного взгляда, одного взмаха ресниц, и мы одновременно поднимаем правую ногу, чтобы вращаться вокруг своей оси.

И вдруг вот она, его рука. Оскар обнимает меня, пальцами буквально прожигая дыру в ткани моего платья между пупком и третьим ребром. Тело к телу мы выполняем парный пируэт. Прикосновение обжигает. Я невольно втягиваю воздух, и тут же осознаю, что Оскар может почувствовать это рукой. Мир вокруг меня вращается. Ещё бы, я ведь на огромной скорости вращаюсь вокруг своей оси. Хотя, думаю, даже если бы я стояла неподвижно, словно стойкий оловянный солдатик, лёд в этот момент больше напоминал бы парусник, который качается на неспокойных волнах Тихого океана.

Абсурд какой-то. Мы быстро вращаемся, но ощущаю я всё как в замедленной съёмке.

Я пытаюсь сосредоточиться на подсчёте оборотов, когда чувствую, как Оскар мягко проводит большим пальцем по моей коже.

Можно с точностью определить, где. Пятая ребёрная дуга.

Можно с точностью сказать – пьянящее ощущение. Не хуже наркотиков.

Прикосновение длится недолго. Всего мгновение. Я злюсь, ведь если момент уже приукрашен эффектом замедленной съёмки, то почему бы не применить его именно в эту секунду?

«Потому что это не для тебя, Гвен. Ошибка в производстве, которую необходимо устранить. Это явно придётся вырезать».

Всё заканчивается так быстро, что в следующий миг я уже сомневаюсь, а не выдумала ли прикосновение. Совершенно точно это был недосмотр. Разочарование от этой уверенности настолько велико, что я начинаю неслышно хныкать.

По залу разносится резкий звук свистка.

– Что это? Вы хотите прокрутиться ещё сто кругов?

Голос отца заставляет меня вздрогнуть. Оскара – тоже. Я чувствую, потому что на долю секунды он кончиками пальцев впивается в мой бок.

– Гвендолин, – шепчет он, и внизу моего живота расплывается лава, хотя воздух вокруг ледяной, но даже моя кожа горит от холода. – Бильман. Сейчас.

Оскар отрывает пальцы от моей талии, и на десяти сантиметрах между животом и третьей рёберной костью становится пусто. Кожа до сих пор горит. Может, у меня случился ожог от обморожения? Или вернее будет ожог от оскарожения? Или ожог под названием «Гвен, ты всё профукала»?

Нужно избавиться от подобных мыслей, а это удаётся мне лучше всего, когда я целиком отдаюсь выполнению элемента фигурного катания. Это прекрасный момент. Существую только я. Всё остальное превращается в расплывчатый фон. Даже свет на потолке теряет свою резкость и растекается: множество тёплых жёлтых точек, которые подчёркивают очарование момента золотыми мазками.

Едва закончив выполнение элемента, с широкой улыбкой смотрю на Оскара.

Однако он мрачно уставился в пол.

– В конце концов, получилось хорошо, – произношу я, затаив дыхание. – Так ведь?

Он продолжает таращиться в пол, как будто не слышит. Но вдруг разочарованно качает головой и ругается.

– В этом нет никакого смысла! – Оскар устремляет взгляд в пространство за моим левым плечом. Похоже, реклама бензоколонки на бортике интереснее меня. – Давай закончим.

– Что? – хмурюсь я. – Почему?

– Потому.

– Мы не можем просто закончить, Оскар. Мой отец будет…

– Мне всё равно. В этом нет никакого смысла.

Я поднимаю руки в воздух только для того, чтобы опустить их.

– Что с тобой не так?

Оскар наконец-то смотрит на меня. Пылающий огонь в его глазах обжигает. Мне грустно, потому что весь этот жар высушивает его прекрасный океан.

– Какая разница?

– Нет, разница есть. Скажи мне, какого чёрта с тобой не так?

– Я… – Оскар проводит ладонями по волосам. Когда он снова их опускает, на голове у него дикий беспорядок. Выражение его лица причиняет боль. Может, ему, а может, и мне. Или нам обоим, или вообще никому. В любом случае, он выглядит растерянным. – В понедельник мы идём к Холмсу, и на этом всё.

Оскар собирается уходить, я и неосознанно хватаю его за руку. Оскар широко распахивает глаза, как будто я включила свет в тёмной комнате и поставила перед ним монстра. Я поспешно отпускаю его.

– Это твой способ прояснить ситуацию? Дерьмово вести себя, а потом свалить?

Мы секунду смотрим друг на друга. Наконец Оскар приближается ко мне. Сейчас он напоминает хищную кошку, которая готовится к нападению. Едва не мазнув щекой по моей щеке, Оскар наклоняется к моему уху. Когда он открывает рот, я чувствую прикосновение его нижней губы. Это похоже на первую секунду в ледяной ванне. Шок тела, особенно лёгких, поскольку на мгновение у меня перехватывает дыхание.

– Ты понятия не имеешь, кто я такой. Ты понятия не имеешь, откуда я и что я пережил. – Голос холодный, грубый и какой-то мёртвый. Очевидно, Оскар говорит о прошлом, с которым простился. – Так что не прилагай усилий, Гвендолин. И да, это мой способ. Совершенно точно мой способ. И если вдруг надеешься на горячего плохого парня из какого-нибудь романа, который внезапно изменится, встретив кого-то вроде тебя, ты чертовски ошибаешься.

Я снова чувствую его губы. На этот раз за мочкой уха. Оскар сделал это намеренно. Я резко втягиваю воздух. Смотрю на него. Снова раздаётся свист. Скорее всего, в помещении. Хотя, не исключено, что и в моей голове.

Отец кричит, чтобы мы продолжали, но мы не подчиняемся. У Оскара шрам рядом с глазом. Шрам в форме полумесяца. И веснушки на носу. А выражение лица абсолютно пустое.

– Я мало читаю, – беззвучно произношу. – Только про сумеречных охотников. Снова и снова сумеречные охотники, пока не выйдет новая книга, а потом всё сначала.

– А есть ли среди сумеречных охотников плохие парни, Гвендолин?

– Сколько угодно.

Оскар делает худшее,