Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

протащить его за рыжие кудри по льду.

Но в этот момент по залу разносится рёв Полины:

– Пейсли! – И моя лучшая подруга резко вздрагивает. – Какого чёрта ты там застыла? Это не «Море волнуется», двигайся!

Пейсли бросает на меня извиняющийся взгляд и убегает в противоположном направлении.

– Прости, Гвен, нам тоже пора. – Эрин похлопывает меня по плечу, не переставая довольно улыбаться. – Саймон может вернуться из туалета в любую минуту.

Я медленно киваю.

Леви обнимает меня за плечи и внимательно заглядывает в глаза.

– В такой момент мне бы очень хотелось держать тебя за руку. Ты это знаешь, Гвенни?

– Почему?

– Потому что ты выглядишь как побитая собака. Будь раскованнее, хорошо? Это просто парное катание. Ничего такого, чего бы ты уже не делала. Только вдвоём.

В ответ я мычу нечто невнятное и натянуто улыбаюсь. Парни убегают, и я внезапно остаюсь в одиночестве. Втыкая лезвия коньков в лёд, я представляю, что таким образом вышла на связь с другом. Тело сотрясает дрожь, и это не из-за пяти градусов мороза, при которых обычно мёрзнут зрители в зале.

Незаметно кошусь в сторону аварийного выхода. Я подумываю бежать по льду и благодаря набранной скорости исполнить такой прыжок через бортик, каким мог бы гордиться любой паркурщик, чтобы очень элегантно умчаться на коньках домой. Звучит заманчиво. Наверное, я бы так и поступила, но тут мой отец приблизился к Оскару. Я застыла, не в силах даже пошевелиться. Словно оловянный солдатик. Вполне возможно, я превратилась в лёд, потому что конечности онемели, стали холодными и твёрдыми.

Следующие несколько секунд проходят как в замедленной съёмке. Отец протягивает Оскару руку. Я замечаю счастье и радость в его улыбке, и это меня поражает, поскольку на меня отец смотрит в основном с насмешкой или раздражением. Оскар пожимает его руку, но при этом как будто касается моей собственной. Напряжённые нервы в моём теле покалывает, сильнее всего – в кончиках пальцев. Хочется растрясти их, но это невозможно, ведь теперь я – совсем забыла – ледяная скульптура.

Оскар тоже улыбается, и это хуже всего. Где-то внутри я чувствую болезненный укол, вспомнив момент на нагорье, когда лежала в снегу, и он так же улыбался мне. Даже ещё теплее. Немного по-другому, но тоже прекрасно.

Они с отцом перекидываются парой слов. Харпер проносится мимо, не сводя с меня глаз, но сейчас моё внимание приковано к трибуне. Сходя с ума от напряжения, я ожидаю неизбежного.

И вот этот момент наступает.

Продолжая что-то рассказывать Оскару, отец поднимает руку и оглядывает каток. Отыскав, он указательным пальцем показывает на меня.

Оскар прослеживает направление, всё ещё сохраняя горячую улыбку на лице, а после замечает меня. Его улыбка застывает. Сам он замирает. И моё сердце заходится в каком-то бешеном биении. Этакий жёсткий драм-н-бейс.

Вокруг меня как будто ничего более не существует. Всё исчезло, всё размылось, кроме Оскара. Его мальдивские глаза сияют под ярким светом потолочных светильников, резко контрастируя с чёртовыми тёмно-красными яблочными губами.

Может, он просто уйдёт? Может, засмеётся и скажет что-то вроде «ни за что, без меня, досвидос» и найдёт себе другой клуб? Или потребует другую партнёршу? Я твёрдо верю, что Оскар исчезнет в любой момент. Вот почему у меня едва не случается сердечный приступ, когда он внезапно выходит на лёд и направляется ко мне. Встречный ветер заставляет плясать пряди его волос, которые сверху растрёпаны и подстрижены не так коротко, как по бокам. Лицо Оскара не выражает ничего, когда он мастерски объезжает Пейсли, – почему он так хорошо катается на коньках? – и приближается ко мне. Я снова устремляю взгляд на аварийный выход, потому что внезапная мысль о побеге в стиле паркура кажется мне очень заманчивой.

Оскар тормозит передо мной. Между нами всего полметра. Я улавливаю аромат его одеколона. А ещё я чувствую запах своего страха. Интересная смесь. Одестрах.

Некоторое время мы просто смотрим друг на друга. Никто из нас не произносит ни слова. Вполне возможно, мы будем продолжать так вечно. Было бы неплохо. Молчание лучше лицемерного дружелюбия.

Но затем с его губ срывается хриплый смех.

– Чёрт, – произносит он, глядя в сторону и поглаживая себя по затылку. К сожалению, этот жест, по всей видимости, относится к кому угодно, только не ко мне. И, к моему величайшему сожалению, этот жест чертовски горяч. Когда Оскар снова смотрит на меня, его брови а-ля Кара Делевинь хмурятся. – Я не буду это делать.

– Чего ты не будешь делать? – Мой голос звучит так же, как я себя чувствую: уязвимо, тихо, хрупко. Я прикусываю нижнюю губу, мысленно проклиная себя за проявление слабости.

Оскар снова смеётся. Но сейчас смех уже не такой, как тот, что я слышала на Аспенском нагорье. Этот звучит презрительно.

– Кататься с тобой, Гвендолин.

Гвендолин. Почему он так меня назвал? Почему озвучил моё полное имя? Пусть бы сказал Гвен. Тут нет ничего особенного, меня многие так называют. И он бы стал лишь одним из многих. А теперь вот благодаря такой мелочи Оскар заставляет мои щёки пылать, а сердце – биться быстрее. Мне не нравится такое состояние. Моё сердце предпочитает тишину и темноту. Ему нравится чилить в моей меланхоличной груди.

– Прекрасно, – отвечаю я, и на сей раз мне даже удаётся изобразить равнодушную усмешку. – Тогда наши желания совпадают.

Оскар пару секунд смотрит на меня, рассеянно проводя кончиком языка по губам. Внутри у меня всё моментально сжимается. Я скрещиваю ноги и втыкаю лезвия коньков в лёд, чтобы прижимать бёдра друг к другу и в то же время не терять равновесия.

– Ты вообще не хочешь кататься со мной? – интересуется Оскар. Его голос звучит удивлённо, но в то же время в нём сквозит облегчение. Это окончательно опускает моё настроение ниже плинтуса. – Тогда зачем ты пришла?

– Я не знала, что моим партнёром будешь ты.

– Как и я. – Оскар отводит глаза и вздыхает. Он выглядит раздражённым. – Холмс здесь? Могу я поговорить с ним, чтобы мне назначили кого-нибудь другого?

Я сглатываю. Создавшаяся ситуация мне чертовски неприятна, особенно после вчерашнего. И пусть я с самого начала не хотела заниматься парным катанием, меня оскорбляет нежелание Оскара кататься со мной. Он предпочёл бы кататься с кем-то другим, даже не попытавшись выяснить, на что я способна. Подобное отношение меня задевает, поэтому появляется желание продемонстрировать своё мастерство прямо сейчас. По всей видимости, это и есть пресловутая психология.

– Сегодня суббота, – сообщаю я. – Холмс бывает здесь только среди недели.

Оскар закатывает глаза. Чёрт возьми!