Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

мобильнике номер Нокса.

Раздаётся три гудка, прежде чем он снимает трубку и ворчливым тоном проиносит:

– Гвен, сейчас седьмой час, что за…

– Нокс, – перебиваю я, расхаживая по комнате и рассматривая синяк на бедре, – это ты вчера отвозил меня домой?

– После вечеринки? Да.

Я зажмуриваюсь и задерживаю дыхание.

– Я писала Холмсу электронное письмо?

Он начинает мяться.

– Гвен, с тобой всё…

– Я писала ему на электронную почту или нет, Нокс?

– Да, писала, – подтверждает он после короткой паузы.

Я распахиваю глаза и выдыхаю:

– Вот дерьмо!

– Расскажешь, что с тобой было вчера? – На заднем плане я слышу, как Нокс насыпает мюсли. – Ты принимала наркотики?

– Нет, я была… имею в виду… – Я прикусываю нижнюю губу, пытаясь справиться с собой, но у меня ничего не выходит, поэтому решаю соврать, ведь так куда проще. – Да. В последнее время слишком много всего навалилось.

У Нокса перехватывает дыхание.

– Чёрт, Гвен. Пейсли знает?

– Нет. – Я сглатываю, одной рукой играя с доходящим мне до бёдер подолом футболки AC/DC. – Пожалуйста, не говори ей ничего.

– Не буду. Но тебе стоит поговорить с ней, Гвен. Если не с ней, то с кем-нибудь ещё. Если хочешь, можешь поговорить и со мной. Тебе нужна помощь. Наркотики – зло, мне это прекрасно известно. Посмотри, что в своё время они сделали с Уайеттом.

– Знаю, Нокс, знаю… Ой, подожди, у меня вторая линия. – Я смотрю на дисплей и с раздражением выдыхаю, прочитав «Папа». – Мне придётся отключиться. Из-за вчерашнего дерьма мне действительно придётся заниматься парным катанием. Вернее, мне нужно посмотреть, как из этого выбираться. До скорого.

– Успехов.

Сбрасываю отцовский звонок, прекрасно понимая, что он просто хочет поинтересоваться, где я. Быстро снимаю с вешалки тренировочное платье, натягиваю колготки, кладу бахилы в белые кроссовки «Nike Air Force» и через голову надеваю платье. Когда я срываю со стула бомбер от «Адидас», Бинг Кросби врезается в стенку клетки, после чего бросает на меня обвиняющий взгляд.

– Прости!

Наконец я хватаю свою спортивную сумку с коньками и бегу вниз в закусочную.

Разговаривая с отцом, мама опирается локтями на стойку. Мне не нравится, как она на него смотрит. Как будто он Аквамен, голый по пояс и с сексуальным трезубцем в руке. Как будто не он неделями валялся на диване с пятнами кетчупа на вонючей футболке и не вёл себя как последний мудак. Я имею в виду, даже хуже, чем он уже есть. Особенно по отношению к маме. Только вот она этого не видит. Никогда не видит ничего такого. Она слишком великодушна. Замечает только его положительные стороны, когда отец снова пускает нам пыль в глаза.

Едва я появляюсь на пороге, мама поворачивается, достаёт из автомата полную кофейную чашку и протягивает мне. Её тёплый взгляд сопровождается ещё более тёплой улыбкой.

– Привет, дорогая. Я скучала по тебе здесь, внизу. Здорово, что теперь всё снова станет как прежде. Ты привыкаешь к парному катанию, Гвен. Ты сможешь. Ты слишком хороша, чтобы не справиться с этим.

– Да, наверное, – тихо отвечаю я, а после беру кофе и некоторое время всматриваюсь в чёрную как смоль жижу, которая так напоминает мою жизнь.

Мама подаёт мне два пакетика подсластителя. Я добавляю их в кофе и помешиваю, пока отец мягко не кладёт ладонь на моё плечо.

– Гвенни, нам нужно потихоньку…

Кивнув, я надеваю прочную крышку из рисовой шелухи на стакан с кофе и выхожу из закусочной вслед за отцом.

Холод моментально бьёт по лицу. Снаружи сумрачно, только фонари и фонарики на деревьях окрашивают улицу в тёплый оранжевый цвет. Я смотрю на рыночную площадь, скамейки и колокольня на которой также украшены гирляндами огней. Уильям привозит их в ноябре, чтобы придать городу ещё больше очарования. Я люблю это время суток. Окружающее пространство выглядит призрачно пустым. Мир производит более спокойное впечатление. Вокруг тихо и свежо, как в «Айскейте» ранним утром, когда ещё никого нет, а ледовый комбайн только что обработал каток. Тогда он блестит, почти сияет, совершенно нетронутый, абсолютно чистый, и я чувствую, что являюсь частью какого-то искрящегося волшебства.

Отец делает глубокий вдох.

– Красиво? Как тебе Аспен утром?

Я киваю, коснувшись ручки дверцы.

Отец смотрит на меня с нежной улыбкой.

– Иногда я не могу поверить, что кто-то вроде меня создал нечто столь чудесное, как ты, Гвенни.

Я сглатываю. Когда отец становится таким ласковым, как сейчас, он кажется ещё более зловещим, чем во время приступов меланхолии. Но ещё хуже то, что после таких моментов я испытываю жажду, как волк, вкусивший кровавую добычу. Будто я готова на всё что угодно, только бы снова заполучить его любовь.

Я отрываюсь от созерцания колокольни и выпрямляюсь на сидении, повторяя отцовскую позу.

– Откуда ты знаешь, что я ответила «Айскейту» согласием? – спрашиваю, когда он отъезжает.

Радио включается. «Stay» Джастина Бибера.

– Холмс позвонил мне вчера после того, как получил твоё письмо.

Отец роется в кармане спортивной куртки. Уличный фонарь освещает серебристый корпус его электронной сигареты. Я ненавижу эту штуку. Она воняет. Весь наш дом воняет. Отец утверждает, что аромат кокоса восхитителен. На мой взгляд, она пахнет как дешёвый туалетный блок за сорок девять центов. А ещё она испоганила мне любимые кокосовые коктейли из закусочной. Кто хочет пить и при этом думать о туалетах?

– Он сказал, кто будет моим партнёром?

Отец отрицательно качает головой, делая глубокую затяжку. Он не утруждает себя опусканием стекла, искренне считая, что это придаёт дополнительный свежий аромат. Когда дым начинает отравлять салон машины, я натягиваю воротник куртки на нос.

– Понятия не имею, – добавляет отец. – Сказал только, что вы друг другу подойдёте. Вы в похожем положении.

– А тренировать нас будешь ты?

Он бросает на меня быстрый растерянный взгляд.

– Конечно. Кто же ещё?

– Не знаю. Просто спросила.

– Моя дорогая, – отец улыбается, но я улавливаю нетерпение, которое скрывается за улыбкой, – я лучший тренер, который у тебя может быть. Ты ведь это знаешь, правда?

– Да, пап.

– Всему, что ты умеешь, научил тебя я.

– Я знаю, папа.

– Мне важно, чтобы ты поняла, что я несу основную ответственность за твоё мастерство, Гвенни. Ты хороша, конечно, и у тебя есть талант, но каждый фигурист хорош ровно настолько, насколько хорош его тренер. Ты должна быть более благодарна за то, что…

– Хорошо, папа! Поняла. Без тебя я была бы бесполезным куском дерьма. Так?

Я выкручиваю громкость радиоприёмника, давая понять, что разговор для меня окончен. К моему великому удовольствию отец больше не стремится вести беседы. Вместо этого он