Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

протягиваю руку. Бинг Кросби приближается и прижимается своим меховым лицом к моей ладони.

– Ты долго не выходил ко мне. – Я аккуратно поглаживаю его, отчего кролик вяло щурится. – Я скучала по тебе, понимаешь?

Внезапно Бинг Кросби цепенеет. Устремив взгляд на дверь, он моргает один раз, второй, а потом спрыгивает с моей руки и несётся обратно в свой домик в клетке.

Мгновение спустя дверь в комнату распахивается, и Магнус Бейн исчезает из поля моего зрения. Я встречаюсь взглядом с отцом. Он стоит на пороге (рука всё ещё на дверной ручке) высокий, с суровым выражением лица, залысина слева, залысина справа, родимое пятно на подбородке. Он одет в спортивный костюм, хороший, найковский, никаких дешёвых треников из «Волмарт» с дырками на коленях. Кроме того, на нём приличная обувь и спортивные носки одного цвета. Меня настораживает его наряд. Если отец больше не валяется на диване в драных шмотках, значит, что-то случилось.

– В чём дело?

Ниран Пирс отводит глаза, когда на его умных часах мелькает сообщение. Нажав на дисплей, он говорит:

– Ты опаздываешь, дорогая. Собирайся, я хочу сегодня приехать пораньше.

Дорогая. Не Гвендолин. Сегодня отец снова дружелюбно настроен.

Я осторожно формулирую вопрос:

– Куда ты хочешь приехать пораньше?

Он убирает руку с дверной ручки и снова смотрит на меня, нахмурив редкие брови.

– В «Айскейт». Куда же ещё?

Я одариваю его недоумённым взглядом.

– Зачем нам туда?

Отец начинается смеяться, словно бы я пошутила. Настроение у него более приподнятое, чем в последние недели. Меня охватывает неприятное предчувствие. Явно надвигается что-то нехорошее.

– Ты забавная, малышка. Собирайся. Я подожду тебя внизу и скажу маме, чтобы она приготовила тебе кофе. Хорошо? – Он собирается снова закрыть дверь, но потом снова заглядывает и… улыбается. – Это было правильное решение. Любой, кто разинул свою грёбаную хлеборезку на нас, увидит, что моя тренировка сделает тебя лучшей фигуристкой в мире. Неважно, выступаешь ты в одиночном или парном катании. Ты самая лучшая, Гвенни. Я люблю тебя, знаешь?

– Я… я тебя тоже, папа.

Дверь закрывается, и щелчок замка эхом отдаётся в моей голове.

Бинг Кросби смотрит на меня, уверенный, что спрятался в своем безопасном домике, только вот я вижу его светлые глаза через круглое окошко. Они расплываются в однородное цветовое пятно, пока я пытаюсь осмыслить ситуацию. Это сложный пазл в тысячу кусочков. Понятия не имею, что за рисунок, ни одна деталь не подходит к другой.

Возле подушки вибрирует мобильник. Сообщение от Леви. Я отодвигаю край подушки в сторону, чтобы иметь возможность прочесть с экрана.

Леви: OW EM JEE (это должно означать OMG, если вдруг ты не знаешь, ха-ха). Прости за вторжение, но мы с Эрином не можем поверить, что ты…

Больше предварительный просмотр не показывает. Я протягиваю руку, провожу пальцем по дисплею и открываю переписку с Леви. Когда я прочитываю сообщение полностью, сердце моё уходит куда-то глубоко в пятки и прячется там, а потому его биение едва слышно. Это не может быть правдой. Это действительно не может быть правдой.

Леви: … согласилась продолжить в парном катании! Здорово, Гвен! Когда мы устроим вечеринку???

Леви: Мы все очень рады!

Леви: Пейсли тоже, хотя она до сих пор обижена на тебя из-за чего-то, о чем не хочет нам рассказывать.

Леви: Кстати, это был намёк на то, чтобы ты потом мне всё-таки рассказала.

Наморщив лоб, я смотрю на дисплей. Неужели Холмсу написали от моего имени? Но тогда понадобился бы пароль от моей почты, и это…

Я внезапно замираю, когда туман в голове рассеивается. Резко выпрямляюсь, широко распахивая глаза, и дисплей перед ними постепенно расплывается. Как будто свет в кинотеатре выключили, а потом снова включили, и теперь я на перемотке просматриваю кадры вчерашнего дня. И каждый последующий заставляет меня всё глубже погрузиться в себя. Сначала шопинг в бутике «Прада» и ссора с Пейсли из-за того, что она хотела остановить меня. Затем вечеринка в стиле апре-ски в шале. Оскар, в чьи объятия я прыгнула. Оскар, который держал меня, хотя и говорил, что не способен это сделать, и его глаза, которые я больше не могу выбросить из головы. И наконец… Оскар, которому я собиралась отсосать у всех на глазах. Потому что я всех их выключила. Потому что у меня мания величия. Необузданная. Безрассудная. Потому что я была заперта в клетке и окутана тьмой. Потому что я больше не хозяйка своим эмоциям.

О боже! Я откидываю голову на стену и зажмуриваюсь. Прилагаю огромные усилия, чтобы подавить тошноту, которую вызывает во мне стыд, но безуспешно. Я больше никогда не смогу показаться на глаза Оскару. Он наверняка считает меня ущербной. Когда он знакомится со мной, я дрыгаю ногами в снегу, а потом намереваюсь публично сделать ему минет.

Его слова я тоже помню. И ненависть в голосе, когда он заявил, что я жалкая. Когда сказал, что предпочитает спокойных девушек и после моего поведения никогда не пожелает прикасаться ко мне.

Сотрясаясь от дрожи, я выдыхаю и стараюсь принять факт, что отношения между мной и Оскаром – если когда-нибудь имелся хоть малейший шанс на то, что между нами что-то может быть, – закончились ещё до того, как начались. Впрочем, меня так дико смущает произошедшее, что я всё равно больше никогда не захочу его видеть. И это должно что-то значить, учитывая его симметричное лицо, мальдивские глаза и губы, будто бы взятые из пинтереста, а также силовое поле афродизиаков вокруг. Он мог бы быть и Шоном Мендесом, но какая разница, поезд уже ушёл. Оскар ненавидит меня. И я понимаю его.

Однако мне вспоминается не только Оскар.

По дороге домой я достала из кармана рюкзака мобильник и написала электронное письмо боссу «Айскейта», что я принимаю предложение и завтра явлюсь на тренировку. А потом я смеялась ещё сильнее, чем раньше.

Только вот сегодня мне не до смеха. Я молюсь, чтобы это оказались галлюцинации. Вдруг это всего лишь кошмар? Пожалуйста, пусть это будет кошмар!

Чувствуя, как начинают неметь ноги, я поднимаюсь и брожу по комнате. Ледяной холод наполняет мои вены, когда я открываю дверцу платяного шкафа и в панике заглядываю внутрь, как будто там сидит лев. Вместо него я обнаруживаю две сумки, новые туфли и платье-рюкзак. Это в миллион раз хуже, чем лев.

– Твою мать!

Я так хлопаю дверцей шкафа, что по древесине расползается трещина. Не решаюсь открывать почту, чтобы проверить, что я написала в письме. Вместо этого дрожащими пальцами ищу в