Мы разобьёмся как лёд - Айла Даде

череп. На катке я, наверное, не смогла бы доверить свою жизнь даже тебе. А ведь я знаю, насколько ты талантливая фигуристка, и слепо доверяю тебе. – Я снова кусаю ролл и делаю большой глоток кофе. – Назови меня паникёршей, трусихой – плевать. Я не доверяю тем, кто притворяется, будто собирается меня подхватить.

Пейсли явно не удовлетворил такой ответ. Она порывается возразить, но, встретив мой умоляющий взгляд, лишь разочарованно вздыхает, а после хватает ролл и молча доедает его.

В какой-то момент я слышу, как отец идёт по фойе, насвистывая. Когда он приближается к нашему столику, я поднимаю глаза.

– Приступишь к разминке? – улыбается он, указывая на каток. – А потом мы пойдём куда-нибудь перекусить. Хорошо?

Мы с Пейс бежим бок о бок, для равновесия вытянув обе руки. Поочерёдно переставляя ноги, я слышу характерный звук, с которым лезвие разрезает лёд. Он действует на меня успокаивающе. Как будто две нежные руки гладят мою гусиную кожу и шепчут, что я в безопасности, что я дома.

Через некоторое время я вздыхаю.

– Я понятия не имею, как всё отменить.

– Спроси у своего плаката с Магнусом Бейном, – хихикает Пейсли. Она выполняет моухок, чтобы двигаться спиной вперёд. – Как и во всех других случаях, когда ты не уверена.

– Эй! – Мой возглас заглушён потоками воздуха, поскольку я приступаю к выполнению заклона. Скрещиваю руки на груди и откидываюсь назад, направив взгляд в потолок. А затем начинаю всё быстрее и быстрее вращаться вокруг своей оси. Когда заканчиваю элемент и делаю чистый переход к выпаду, с нарочитой серьёзностью сужаю глаза. – Над Магнусом Бейном не шутят, Пейс. Никогда. Он это слышит. Неважно, где он. На твоём месте я бы поостереглась, потому что он может вызывать демонов и тому подобное дерьмо.

Пейсли громко смеётся, и этот чистейший звук въедается мне в душу.

Но внезапно её смех замирает так резко, что наступившая тишина отзывается тревожным сигналом в мозгу. Я даже запутываюсь в ногах и падаю на колени. Проползаю вперёд как минимум метр, прежде чем слышу, как Пейс сдавленным голосом произносит:

– О мой бог!

Я даже не пытаюсь встать, поскольку уже сгораю от любопытства. Нет времени ни на что, кроме как поднять голову и проследить за взглядом Пейсли.

И потом я падаю.

И потом я замерзаю.

И потом я больше не знаю, как дышать.

Я больше вообще ничего не знаю: ни как меня зовут, ни почему я здесь, ни почему сижу на коленях и, как собака, смотрю на парня, который входит в зал. Мне известно только одно. Одно, но со стопроцентной уверенностью.

Судьба решила меня как следует поиметь.

Лунный серп

Гвендолин

– Оскар? – Голос Пейсли звучит откуда-то издалека. Чувствую себя закутанной в ватный тампон. Только вот вата не мягкая. Меня крепко обвивает колючая проволока. С каждым вдохом становится всё хуже. Она вонзается в мою кожу, оставляя небольшие колотые раны, которые кровоточат. – Я не знала, что он фигурист. А ты?

Я ошарашенно качаю головой, левой рукой вслепую нащупывая бортик. Когда удаётся найти, я опираюсь на него и встаю. Мои ноги как молоко. Я сознательно говорю «молоко», потому что пудинг имеет более плотную консистенцию, чем мои конечности в данный момент.

Снова смотрю на Оскара в надежде, что у меня галлюцинации. С каждым мгновением я всё сильнее желаю, чтобы он исчез. Однако он этого не делает.

Вряд ли он меня видел. Оскар сидит на красном пластиковом стуле и зашнуровывает коньки, как будто это самое обычное занятие в мире. Как будто он всю жизнь только этим и занимался. Как будто имел право появиться здесь и, словно миксер, хорошенько перемешать мою жизнь.

– Эй? С тобой всё в порядке? – слышу я голос пытающейся дозваться до меня Пейсли.

– Но рестлерам не место на катке, – бормочу я.

Пейсли хмурится.

– Оскар – рестлер?

– Да. Нет. Я имею в виду… бог.

– Он бог? – веселится подруга.

Резонный вопрос. Судя по тому, как на Оскаре сидит чёрная облегающая олимпийка от «Найк», подчёркивая каждую, даже самую незначительную, мышцу на его огромных бицепсах, он вполне может им быть. Мой взгляд невольно прикипает к его вишнёво-красным яблочным губам. Хотя, наверное, это странное сравнение. В смысле, ну что за словосочетание «яблочные губы»? Но я смотрю на него, вижу форму этих губ и думаю о сочных яблоках. О, небеса!

Я сглатываю.

– Что ему здесь нужно?

– Наверное, лечь на лёд и сладко поспать. – Увидев растерянное выражение моего лица, Пейсли пожимает плечами. – Если ты говоришь глупости, я тоже могу это делать.

Прежде чем я успеваю ответить, Леви и Эрин тормозят рядом с нами. Леви потирает руки в перчатках и делает выдох, после которого перед его лицом появляется облачко тумана.

– Все ли мы считаем, что сейчас происходит нечто странное?

– Это безумие, – киваю я.

Коньки издают скрежет, когда Эрин по дуге подкатывается ко мне. Он обнимает меня за плечи и притягивает к себе, продолжая смотреть в сторону Оскара.

– Уточни, моя дорогая. Безумие, что он здесь, или безумие, что он станет твоим партнёром? Если я правильно понимаю выражение твоего лица, то, похоже, и то, и другое. Лучше не пялься на него слишком долго, Гвен, иначе у тебя изо рта потекут слюни.

– Разве можно её за это винить? – Леви издаёт мечтательный стон. – Оскар – это как мистер Дарси. Даже находясь на расстоянии от него, все чувствуют эту ауру, слегка грубую и немного неприступную.

– И при этом невозможно горячую, – добавляет Эрин, одной рукой рассеянно поглаживая свою короткую рыжеватую щетину.

Пейсли прищуривается и переводит взгляд с него на Леви.

– Вы в курсе, что вы странные? Сами – пара мечты, но друг перед другом восхищаетесь другими парнями.

Откидывая со лба один из своих чёрных локонов, Леви ухмыляется.

– Правильно, Харрис. Мы вместе восхищаемся другими парнями. Это всё равно, что стоять перед тортом с кремом и делиться друг с другом желанием его облизать.

– Но Оскар не торт, – возражаю я, всё ещё не спуская с него глаз.

Тем временем он надел второй конёк и плотно зашнуровал его. С другого конца трибуны к нему пробирается мой отец. Моё сердце едва не выпрыгивает из груди. Я бы хотела, чтобы Оскар сидел там вечно, зашнуровывая коньки, лишь бы только ни за что не поднял глаза и не заметил меня.

– Гвен, – шепчет Эрин мне на ухо, – разве можно врать?

– Я не вру.

Он смеётся, вызывая у меня непреодолимое желание