Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

своих доходов в течение трёх лет. Соглашение, решил Рутенберг, будет в силе лишь в течение одного года. Он надеялся, что часть денег фонда поступит из министерства финансов. В мирное время он никогда бы не предложил соглашение, позволяющее такое вторжение государственных учреждений в вопросы хозяйства. Как промышленник и бизнесмен, он всегда противился вмешательству Еврейского агентства в вопросы электрической компании. Но шла Мировая война, и его главной заботой стало спасение важной отрасли экономики.

Объединение фермеров отклонило предложение Рутенберга. Их поддержала национальная федерация рабочих-ревизионистов. Она отвергла намерение направлять всех рабочих от бюро, являющееся созданием партии МАПАЙ, и, таким образом, обрекающее на голод и лишения рабочих, не являющихся членами Гистадрут. Как и ожидалось, Гистадрут принял этот договор и даже считал его своей победой. Спорное соглашение о плантациях вызывало острую конфронтацию между гражданскими и правыми кругами и Гистадрутом и рабочей партией. Газеты обвиняли противников в нежелании решать проблемы. Доставалось и Рутенбергу. Он, человек власти, не терпящий критики и неприятия его мнения, оказался в положении, которое виделось ему несправедливым.

К концу 1939 года его недовольство деятельностью многочисленного руководства Национального комитета стало явным. Рутенберг публиковал указания и постановления без рассмотрения их членами руководства. Он начал обращаться к своим людям и помощникам, служащим электрической компании, за помощью в решении местных конфликтов. Он воздержался от созыва заседания и потребовал начать реорганизацию руководства, заявив, что не готов работать с его 18 членами, и намерен создать сокращённое руководство, в котором 6–7 членов, избранных главным образом по личному принципу. Нынешнее руководство запутывает, усложняет и задерживает принятие и исполнение решений и препятствует эффективной и плодотворной работе.

Между тем отношения между руководством Сохнута и Национальным комитетом становились всё более напряжёнными. Бен-Гурион и его друзья чувствовали, что теряют влияние и власть в стране и не желали с этим мириться. Последней каплей стало решение правительства сократить расходы на развитие и общественные работы, опубликованное Верховным комиссаром в начале января сорокового года. Бен-Гурион назначил совещание и пригласил на него Рутенберга.

Над Иерусалимом висело серое небо. Порою оно извергало на землю дожди или мокрый снег. В то утро подул холодный западный ветер, гоня с моря тяжёлые свинцовые тучи. Народу на улицах было немного. Рутенберг решил пройтись и, захватив зонтик, вышел из кабинета. Ему нравились прогулки в ненастье. Они словно тренировали его волю к преодолению препятствий, которые в изобилии громоздила перед ним жизнь. Вот и сегодня Еврейское агентство намерено взять из его рук контроль за общественными работами. Разговор с Давидом вызвал у него неприятное чувство, но получасовая прогулка подняла настроение. На улице Короля Георга недалеко от здания Сохнута он столкнулся с Усышкиным.

— Шалом, Менахем.

— Шалом, Пинхас. Похоже, один из нашего триумвирата взбунтовался.

— Надеюсь, нам удастся с ним договориться, — усмехнулся Рутенберг.

В зале заседаний находились уже несколько членов руководства. Ждали только их.

— Товарищи, сегодня у нас один очень важный вопрос, — начал выступление Бен-Гурион. — Правительство Эрец-Исраэль в последнее время нами демонстративно пренебрегает. В недавнем сообщении о положении в стране оно даже уклонилось от напоминания о том, что руководство Сохнута существует и действует. Оно заявило, что деньги на проекты развития получит только Национальный комитет.

— Нет сомнения, что правительство намерено представить Национальный комитет, как главную силу ишува, вместо нас, — поднялся Моше Черток, начальник политического отдела Сохнута. — Но силу мирового еврейства воплощает Еврейское агентство. Вместо народа Израиля правительство желает видеть в стране только еврейский ишув. Меня не было здесь, когда обсуждалась передача в руки Национального комитета вопроса организации помощи ишуву. Я всегда считал, что это сложное дело под силу только нам.

— Правительство намерено определить Сохнут, как орган, который должен заниматься только политикой, — поддержал его Бен-Гурион. — По его мнению, деловым учреждением является Национальный комитет.

— Нам следует явиться к Верховному комиссару и объяснить, что по всем вопросам помощи и общественных работ ему нужно обращаться к Еврейскому агентству, — заявил Гринбойм, начальник отдела труда Сохнута.

— Решения руководства Сохнута руководство Национального комитета ни к чему не обязывают, — заявил Рутенберг. — Передача нам этих вопросов утверждена большинством членов вашего руководства. Мне, как и вам, не нравится такое отношение правительства к Сохнуту. Я могу поговорить об этом с МакМайклом.

— Национальный комитет фактически занимается только местными вопросами, — заметил Бен-Гурион. — Но всё, что касается всего ишува, определяет руководство Сохнута.

— Рутенберг причинил большой вред ишуву и его интересам, — вновь вступил в беседу Гринбойм. — Ведение рабочих конфликтов и вопросов распределения работ согласно закону и практике отдано в распоряжение отдела труда Еврейского агентства. Его вмешательство в вопрос сбора урожая причинило большой ущерб престижу и положению руководства. Нетрудно понять, почему объединение фермеров обратилось к нему с просьбой, чтобы он вмешался в их конфликт с Гистадрутом. Потому что правительство Эрец-Исраэль не находит с фермерами общего языка.

— Вы тоже не смогли справиться с разногласиями, которые всегда возникали между ними и Гистадрутом, — ответил Рутенберг. — А мне удалось найти выход из положения, хотя фермеры с ним не согласились. Во время чрезвычайного положения нет другого выхода. Приходится мириться с решениями, которые удовлетворяют не всех.

— Нужно вернуть полномочия руководству Сохнута, — произнёс Бен-Гурион. — Национальный комитет должен заниматься только местными проблемами. Политика, которую ведёт Рутенберг — это ликвидация сионизма. Господа в Иерусалиме и в Лондоне предпочитают видеть только ишув. Им уже не интересен еврейский народ.

— Это обвинение несправедливо, — сказал Рутенберг. — Национальный комитет никогда не служил и сейчас не служит миной для подрыва Еврейского агентства. Между нами существуют разногласия. Но я готов их обсуждать.

Заседание ещё какое-то время продолжалось и закончилось без какого-либо решения. Рутенберг попрощался и вышел на улицу. Снова пошёл дождь, и он открыл зонт. Под мерный шорох струй вскоре забылись неприятные разговоры и обвинения. Надо было оставить позади претензии Еврейского агентства и двигаться дальше. Его деятельность изменила настроение в ишуве. Он чувствовал поддержку людей. Об этом писали и газеты. К