Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

книга называет «деятелями». Министр потребовал, чтобы в письме, которое направят Верховному комиссару, указали на связь между настоящим предложением и беседами, которые проводились в Лондоне в конце 1938 года.

Верховный комиссар получил письмо Макдональда и пригласил Рутенберга на беседу. Брат уже вернулся и рассказал Пинхасу о разговоре в министерстве колоний. Некоторые вопросы сотрудников министра вызвали у него беспокойство. Однако они позволили ему лучше подготовиться к сегодняшней встрече.

— Господин Рутенберг, два дня назад прибыло письмо из Лондона. Макдональд задаёт в нём ряд вопросов. Я надеюсь, с Вашей помощью мы на них ответим.

— Буду рад Вам в этом помочь, сэр.

— Прекрасно, господин президент. Министр заявил, что в ноябре и декабре позапрошлого года Вы проводили с ним беседы о создании в Эрец-Исраэль экономической корпорации.

— Верно, сэр. Но тогда у меня были другие мотивы.

— Вам бы следовало сказать мне, что намерены вернуться к Вашему плану создания большой корпорации.

— Я приношу свои извинения, сэр, за непреднамеренное умолчание. Я был уверен, что Вы в курсе моих прежних проектов развития страны.

— Корпорация, которую Вы предлагаете основать, представляет собой инструмент в руках Национального комитета, — произнёс МакМайкл.

— Конечно, сэр. Но он, как и любое другое демократическое учреждение, по самой её природе не может вести такие проекты. Это коммерческое предприятие, все решения которого должны находиться в руках одного человека.

— Я это хорошо понимаю, господин Рутенберг. Министр также пишет, что среди деятелей, которые определены в Белой книге, владельцы капитала не упомянуты. Он намекает этим, что Ваше предложение нарушает принятую политику. Меня вообще вопрос предпочтения капиталистов другим деятелям не затрудняет. Эрец-Исраэль сейчас требуются более всего именно деньги. Без капитала абсорбция деятелей невозможна.

— Совершенно с Вами согласен, сэр. Чтобы выйти из тяжёлого кризиса, страна нуждается в таких людях, которые знают, как эффективно вложить их деньги.

— Министр спрашивает, почему мы не пользуемся для проектов развития капиталом, находящимся в наших банках?

— Какой-то капитал там, конечно, есть, — вздохнул Рутенберг. — Но он заморожен. Мы не можем им воспользоваться, хотя это решило бы многие проблемы.

— Скажите, Рутенберг, как относится к Вашей инициативе Сохнут? Ведь она ущемляет его полномочия.

— Я ничего не предприму вопреки мнению Сохнута, — заявил Рутенберг. — Вопросами репатриации всегда занималось руководство Еврейского агентства. Так будет и в дальнейшем.

— Вводить новые правила алии я не буду, — сказал в заключение беседы Верховный комиссар. — Но я попрошу начальника отдела Эрика Миллса посоветоваться со мной и даже подумать о предпочтительном списке владельцев капитала, которые получат сертификаты.

Рутенберг был доволен. Он был почти уверен, что МакМайкл его предложение поддержит. Не знал он, что ждёт его в Лондоне. Сотрудники министерства колоний, в ответ на письмо Верховного комиссара, заявили, что инициатива Рутенберга не свидетельствует о его заботе о еврейском ишуве. Она больше указывает на его стремление, как делового человека и бизнесмена. А Беннет предложил соглашение комиссара отвергнуть. Политика национального дома никогда не предполагала сосредоточить в Эрец-Исраэль миллионеров и деловых людей, сказал он министру. До тех пор, пока Сохнут не выступит с декларацией, что не против этого плана, правительству лучше Рутенбергу не содействовать. Он говорит об идеалах и добре, но всё, что интересно ему на самом деле — это его личные доходы.

Макдональд выслушал советы его сотрудников и написал комиссару. Он не возражает выдать ограниченное число разрешений владельцам капитала на алию. Существующие регуляции в отношении алии не будут изменены. Сумма денег для кандидата, как соответствующего категории владельцев капитала, останется не больше, чем 1000 лир стерлинг. МакМайкл попросил Рутенберга зайти к нему и показал ему письмо министра.

— Я надеялся на другой ответ, — произнёс Верховный комиссар.

— Фактически это отказ, — сказал Рутенберг, прочитав письмо. — Такая сумма на одного репатрианта не позволит осуществить задачу, ради которой строился мой план.

— Министр и его сотрудники, господин Рутенберг, возможно, не пожелали конфликтовать с Еврейским агентством.

— Мне не привыкать, господин комиссар. Но министр просто проявил неуважение к Вам.

Ведь он не видит проблемы страны так, как видите их Вы.

— Мне очень жаль, Пинхас. Я сделал всё, что мог.

В этот день он никого не принимал и ни с кем больше не разговаривал. Гнев и обида не давали ему заснуть и покинули его только утром. Перед его внутренним взором прошли бесконечной чередой встречи, которые были у него в правительственных кабинетах. Он был всегда искренен и правдив, и пытался делать всё для блага страны и её жителей. Возможно, отношение к нему изменилось из-за того, что он, как бизнесмен, заботился о своих интересах и прибылях вкладчиков его компании. Но разве он мог поступить иначе? Как президент Национального комитета он сегодня заплатил цену за его деловое поведение все эти годы. Некому теперь доказывать, что корпорация, которую он хотел создать, могла бы осуществить множество необходимых стране проектов. Ни о каких доходах речи бы не шло. И всё же одна мысль была очевидной: Британия приняла решение изменить свою политику и отказаться от строительства еврейского национального дома. Её империалистические интересы требуют укрепления связей с арабским миром. И против этого он ничего не может предпринять.

Но беда не приходит одна. В конце февраля правительство опубликовало свои «земельные законы». Их целью в дополнение к ограничению алии было запрещение евреям приобретения земель в определённых районах страны. Слухи о намерениях правительства распространились в стране за несколько дней до публикации. Бен-Гурион собрал совещание и сообщил об этом. Члены руководства решили срочно послать его в Лондон. Усышкин предложил, чтобы Рутенберг сопровождал его, как представитель ишува. Многие верили, что новые законы можно остановить. Бен-Гурион ещё надеялся на это, когда первый секретарь передал ему текст, и он ещё успел