Две жизни Пинхаса Рутенберга - Пётр Азарэль

поговорить с Верховным комиссаром — слишком неприемлемым казались они сейчас, когда Британия вела тяжелейшую войну с Германией и Италией. Тем больнее оказалось разочарование, когда через два дня законы были опубликованы. А чтобы подчеркнуть единство новой политики, вступление их в силу было перенесено ретроспективно на 18 мая 1939 года — день утверждения Белой книги.

Руководство Еврейского агентства решило объявить всеобщую забастовку, хотя Рутенберг и Усышкин считали, что заявлений протеста достаточно. Демонстрации и насилие Рутенберг не принимал принципиально. Он гневно выступил против принятия земельных законов и направил в газеты декларацию протеста.

Города страны закипели бурными демонстрациями. Рутенберг сознавал, что эти выступления справедливы. Но ничего не могло изменить его точку зрения, что и в этом случае нужно стремиться к сотрудничеству с правительством Британии и режимом мандата. Власти страны были обеспокоены. Верховный комиссар и командующий армией генерал Джифард вызвали глав Сохнута и Рутенберга на беседу. Генерал предупредил их, что войска будут вынуждены прибегнуть к силе. Бен-Гурион действовать для усмирения страстей отказался. Рутенберг, не желая кровопролития, обещал принять меры для прекращения демонстраций. Его авторитет и влияние в ишуве были велики. В тот же день, словно по мановению волшебной палочки, протесты и насилие прекратились. Бен-Гурион объявил о своём увольнении. Руководство с этим не согласилось, да и сам он уходить не торопился. В Сохнуте опять собрались на совещание. Бен-Гурион открыл заседание. Он проанализировал положение в ишуве после объявления новой политики правительства, начала войны и введения земельных законов.

— Это нетерпимо, — заявил он. — Мы должны показать Британии, что мы не стадо баранов, которых ведут на бойню. Я предлагаю принять линию активного сопротивления. Я предлагаю объявить гражданское неповиновение, которое должно охватить весь ишув и его организации и учреждения.

В зале зашумели, раздались голоса несогласия. К трибуне вышел один из членов руководства.

— Я понимаю чувства Давида и его мотивы, — сказал он. — Мы все возмущены нежданным наступлением правительства на идею национального дома и хотим драться. Но такая политика опасна. Мы не можем просчитать всех последствий такого решения для ишува.

— Это путь национального фашизма, — поддержал его доктор Сенатор. — Меня сейчас интересует отношение к происходящему Национального комитета.

Рутенберг поднялся и осмотрел зал. Он понимал, что все ждут его слова, и оно определит решение, которое будет принято.

— Я, как и все вы, крайне недоволен новой политикой Британии. Мы многие годы полагались на её готовность создать в Эрец-исраэль наш национальный очаг. С большим трудом, но нам удавалось договариваться с правительством и властями. Уверен, что у нас нет другого выхода и сейчас. Идёт война. Британия фактически одна воюет сегодня против держав оси. В интересах еврейского народа помочь ей выстоять. Когда война приблизится к воротам страны, и мы будем в трудных отношениях с правительством, может возникнуть смертельная угроза существованию ишува. Нельзя нам делать что-либо, что может ослабить её силу. Если ишув восстанет против неё, она легко задавит его одной рукой. Не пришло ещё время борьбы против Британии. Счёт еврейского народа против неё, ударившей по нему и его правам, будет обязательно оплачен, но только после победы над врагом.

Большинство поддержало Рутенберга. Вместе с Ицхаком Бен-Цви он покинул Еврейское агентство. Они сели в машину и через несколько минут вышли возле здания Национального комитета. Им ещё нужно было обсудить с руководством кое-какие вопросы.

Минули дни бурных демонстраций, и ишув вернулся к своей обычной жизни. Его, как и прежде, терзали рабочие конфликты, вражда партий и экономические трудности.

Ещё одна поездка в Лондон

В начале мая 1940 года Рутенберг сообщил членам руководства Национального комитета о своём намерении выехать в Лондон. Только там можно было решить возникшие в ишуве проблемы. По своему обыкновению он не стал рассказывать своим приятелям о целях поездки. В газетах лишь напечатали, что он выезжает в столицу Британии «по важным государственным вопросам».

Накануне отъезда Рутенберг попросил Верховного комиссара его принять. Он знал, что МакМайкл ему не откажет. Их беседы всегда давали комиссару обширную информацию о делах в стране и ишуве.

— Господин Рутенберг, мне стало известно из моих источников, что Вы собираетесь в Лондон.

— Я считаю своим долгом известить Вас лично, господин комиссар. Я хочу вылететь четырнадцатого мая.

— У Вас всегда на это большие планы, — улыбнулся МакМайкл. — Хотя простые прогулки по Лондону тоже доставляют немалое удовольствие.

— Я люблю этот город, сэр. А прогулки по нему мне нравятся гораздо больше, чем беседы в правительственных кабинетах.

— И всё-таки о чём Вы хотите со мной поговорить?

— О темах, которые буду там обсуждать, сэр. Ваши телеграммы министру дают ему и его сотрудникам возможность подготовиться к моим с ними беседам.

— Кстати, Макдональда сменил недавно лорд Ллойд, — сообщил комиссар.

— Я с ним знаком, сэр. Однажды я обсуждал с ним один мой вопрос.

— Это очень хорошо, господин президент. Итак, я Вас слушаю.

— В последнее время армия занята поисками нелегального оружия в ишуве. Я не согласен с мнением руководства Сохнута оказывать сопротивление. Необходимо перевести эту проблему в легальное русло. Я имею в виду еврейский легион британской армии. Ему тоже требуется оружие, много оружия. Я хочу предложить министру утвердить решение о создании легиона.

— Мне нравится эта идея, господин Рутенберг. Но решение должно быть принято кабинетом министров.

— Я также намерен возобновить вопрос алии владельцев капиталов. Это позволит мне финансировать их деньги в экономическую корпорацию, которую я прошу основать.

— А вы упорный человек, господин президент. Мне очень импонирует это Ваше качество.

— Благодарю Вас, сэр.